Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Князь просил Екатерину о дозволении приехать в Петербург и получил следующий ответ от 22 января 1791 г.: «Касательно до твоего приезда сюда, я тебе скажу, что лично я всегда рада тебя видеть, как сам довольно ведаешь; сверх сего на словах говорить и писать, конечно, разница, и скорее сношения быть могут в разговорах, нежели на письме. Но дело паче в том в сих смутных обстоятельствах, чтоб не проронить важных минут, которыми воспользоваться ты можешь, быв там, скорее, нежели здесь, для восстановления мира с турками по нашему желанию. Итак почитаю за необходимо нужно, чтоб ты там ожидал вестей о импрессии, кою сделает в Цареграде взятие Измаила; ежели же они таковы и сам усмотришь, что твой приезд сюда дела не испортит, мирные договоры не отдалит либо раннее открытие кампании тем не остановится, дозволяю тебе приехать с нами беседовать; но буде турки окажутся тебе к миру склонными либо раннее открытие кампании приездом остановишь, тогда нахожусь в необходимости усердно тебя просить предпочитать пользу дел и не отлучаться, но, заключив мир, возвратиться яко миротворцу; либо устроя все к принуждению турок к оному самыми действиями, тогда приехать». Как в этом, так и в следующем письме слышится тон наставления. «Самые недоброхоты, – писала Екатерина 24 января, – хотя злятся, но оспаривать не могут великие тобою приобретенные успехи, коими Всевышний увенчал и искусные твои труды, и рачение; что же оными не гордишься по совету моему, за сие хвалю, и да не будет в тебе также уничижение паче гордости, а желаю, чтобы ты веселился своими успехами и был приятен и любезен в своем обхождении; сию задачу тебе выполнить нетрудно; понеже тогда природный твой ум находит свободное сопряжение с твоим добрым сердцем. Твои ко мне чувства мне известны, и как, по моему убеждению, это часть твоего существования, то я уверена, что они никогда не изменятся; я у тебя иных никогда не знала. Господин питомец мой, ты оправдал мое об тебе мнение, и я дала и даю тебе аттестат, что ты господин преизрядный… Я писала к тебе в предыдущем письме, что ежели дела не претерпят от твоей езды сюда, чтоб ты сам решился когда ехать. Теперь вижу из твоего письма, что почитаешь нынешнее время, яко глухую пору; и так думаю, что ты уже в дороге, а сие пишу в запас паче чаяния, ежели не поехал, и возобновляю тебе дозволение приехать, когда усмотришь, что приездом твоим дела не испортятся». Скоро после этого императрица узнала, что князь действительно находится уже на дороге; поэтому она писала ему (15 февраля): «Когда приедешь, тогда переговорим изустно обо всем; ожидаю тебя на Масленицу, но в какое время бы ни приехал, увижу тебя с равным удовольствием»[572].

Потёмкин прибыл в Петербург 28 февраля[573]. На пути его возобновлялись всюду, где проезжал князь, те самые сцены, о которых была речь при рассказе о путешествии князя в столицу после взятия Очакова. Болотов как очевидец так рассказывает о приготовлениях к приезду Потёмкина в Серпухов: «Лошади, приуготовленные под него, стояли фрунтом; судьи же вместе с московским губернатором, прискакавшим для сретения оного, были все распудрены и в тяжких нарядах». О Лопасне, куда приехал Болотов на пути в Москву, сказано: «Мы нашли и тут великие приуготовления к проезду княжескому и видели расставленные повсюду дегтярные бочки для освещения в ночное время пути сему вельможе. Словом, везде готовились принимать его как бы самого царя. А он по тогдашнему своему полновластию и был немногим ниже оного». О пребывании Потёмкина в Москве говорится: «Вся Москва гремела и занималась князем Потёмкиным, приехавшим в оную в последние дни Масленицы. Вся знать обратилась к нему для обыкновенного идолопоклонства; но нам удалось видеть его только однажды, проезжающего на нашей улице, с пышною и превеликою свитою, и я, смотря на сие, подумал и говорил сам себе: «Ах! Долго ли-то тебе, государь наш, поцарствовать и повеличаться и не приближается ли уже конец твой?»[574]

Из других источников мы узнаём, что было приказано всюду исправлять дороги для Потёмкина, и императрица отправила к нему навстречу графа Безбородко[575]. Безбородко, сообщавший в это время князю разные известия о положении дел, от имени императрицы испрашивавший мнение Потёмкина по разным политическим вопросам, писал ему в январе 1791 года: «Радуюсь несказанно, что вы решились сюда прибыть и тем великую пользу и пособие делам принесть»[576].

Можно думать, что Потёмкин, решаясь отправиться в столицу, думал скорее о своих личных интересах, нежели о делах. Письменная беседа с Екатериною в продолжение двух лет после пребывания в столице в 1789 году не могла заменить ему непосредственного устного объяснения по разным вопросам.