Светлейший князь Потёмкин-Таврический

К Безбородке Попов писал 2 октября: «Заботы наши о его светлости все еще продолжаются. В прошедшую ночь сделавшийся ему обморок много нанес беспокойства. Теперь, слава Богу, он спокоен, много говорил о делах и непременное положил намерение отсюда удалиться. Место всех здоровее считает его светлость в Николаеве, что по Буге, и одна мысль сей перемены приметно его утешает». В письме от 4 октября сказано уже, что доктора потеряли надежду[642]. Подробнее в тот же день Попов писал императрице: «На 3-е число сего месяца его светлость проводил всю ночь и до девяти часов утра в таком состоянии, которое приводило в отчаяние всех медиков. Девять часов не находили они пульса. Его светлость не узнавал людей; руки его и ноги были холодны, как лед, и цвет лица весьма изменился. Невзирая на слабость, его светлость непременно требовал, чтоб везли его отсюда. На 4-е число его светлость проводил ночь довольно покойно, и хотя сна совсем почти не было, но не было и тоски. Как выезд из Ясс назначен был поутру, то князь поминутно спрашивал: который час и все ли готово? Едва только рассветало, то, несмотря на крайнюю его слабость, не было возможности удержать его несколько часов, пока бы разошелся бывший тогда густой туман. Его светлость приказал положить себя в большие кресла и на оных снести к шестиместной карете, в которую его с великим трудом и положили. Тут князь подписал письмо к вашему императорскому величеству и в 8 часов пополуночи пустился в путь свой к Николаеву. С его светлостью поехали, но в других экипажах: графиня Александра Васильевна Браницкая, генерал-поручик Голицын, генерал-майор Львов и обер-кригскоммиссар Фалеев, доктора Тимман и Массо и штаб-лекарь Санковский. Всю дорогу ехали тихо и в два часа пополудни прибыли благополучно на первый ночлег в село Пунчешты, в 30 верстах отсюда; доктора удивляются крепости, с которою его светлость совершил переезд свой. Они нашли у него пульс лучше и гораздо более свежести в лице; жаловался только, что очень устал. Естьли его светлость следующую ночь проведет спокойно, то мы уверены о скором его выздоровлении в Николаеве, тем паче, что его светлость восприял несомненную в том надежду, и сия надежда сильно в нем действует».

Попов упоминает о письме Потёмкина к императрице. Вот оно.

«4 октября 1791. Яссы».

(Чужою рукою):[643] «Матушка, всемилостивейшая Государыня! Нет сил более переносить мои мучения; одно спасение остается оставить сей город, и я велел себя везти к Николаеву. He знаю, что будет со мною».

(Женскою рукою):[644] «Вечный и благодарный подданный».

(Рукою князя Потёмкина): «Я для спасения уезжаю»[645].

Последнее письмо Екатерины, дошедшее до князя, от 16 сентября, свидетельствовало о сильном беспокойстве и об искреннем расположении к князю. «Друг мой сердечный, – писала императрица, – твои письма от 29 августа и 6 сентября мною получены; первое меня много обрадовало, ибо видела, что тебе было легче, а другое паки во мне умножило беспокойство, видя, что четверы сутки ты имел непрерывный жар и боль в голове. Прошу Бога, да подкрепит силы твои; не сумневаюсь, что по делам все пойдет; но каково больному дела, я по себе знаю». В приписке сказано: «Платон Александрович благодарит за поклон и сам к тебе напишет». Письма Екатерины от 30 сентября и 3 октября уже не застали князя в живых. Тут было сказано: «Всекрайне меня беспокоит твоя болезнь. Христа ради, ежели нужно, приими, что тебе облегчение, по рассуждению докторов, дать может; да приняв, прошу уже и беречь себя от пищи и питья, лекарству противных… Платон Александрович тебя благодарит за поклон и весьма тужит о твоем состоянии. С имянинами тебя поздравляю и посылаю шубейку». 3 октября: «Письма твои крайне меня беспокоят, хотя вижу, что последние три строки немного получше написаны и доктора уверяют, что тебе получше».

В письмах к Попову Екатерина благодарила его за подробные известия и просила писать почаще. «Кажется, доктора все делают, что могут, – сказано в письме от 3 октября, – пуще всего, что узнали, чем болен»[646].

5 октября Попов писал Екатерине: «Удар совершился, всемилостивейшая государыня! Светлейшего нет более на свете. Поутру он сделался очень слаб, но приказал скорее ехать; наконец, не доезжая большой горы, верстах в 40 от Ясс, так ослабел, что принуждены были вынуть его из коляски и положить на степи. Тут и испустил он, к горестнейшему нашему сожалению, дух свой[647].

В письме великой княгини к ее родителям из Гатчины от 27 октября (7 ноября) 1791 года сказано, что упрямство князя, неумеренная пища и отвращение от хины были причиною кончины князя и что, по мнению докторов, без этого его положение не сделалось бы столь опасным[648].