Светлейший князь Потёмкин-Таврический

Самойлов замечает в своей биографии Потёмкина: «Болезнь его увеличивалась сколько сама по себе, но более от того, что он не только не берег себя, но даже как бы нарочно изыскивал средство против выздоровления своего, употребляя в пищу самые жирные и докторами запрещенные ествы; а в то время, когда испарина и самый пот приходили, он выливал на голову стклянок по десяти одеколон и был в беспрерывном неудовольствии духа»[649].

И в рассказе Энгельгардта мы встречаем заметку, что Потёмкин «не хотел принимать никаких лекарств и, будучи в жару, мочил себе голову холодною водою»[650]. Барон Бюлер писал князю Голицыну в Вену: «Последняя болезнь его (Потёмкина) была перемежающаяся лихорадка, которая сделалась смертельною вследствие отвращения его ко всем врачебным пособиям»[651].

Любопытен рассказ митрополита Ионы о последних днях жизни Потёмкина: «По возвращении из Петербурга князь Потёмкин тяжко заболел горячкою; 40 дней провел он в таком состоянии и, не получив облегчения, отправился из Ясс в ближайшее село, принадлежащее молдавскому господарю Маврокордату; оно расположено среди садов на возвышенности и пользуется прекрасным климатом. Но и это не помогло князю. Преосвященный Амвросий и я навестили его и слезно умоляли беречь себя, принимать лекарства и воздерживаться от вредной пищи. «Едва ли я выздоровею, – отвечал на это князь, – сколько уже времени, а облегчения нет, как нет. Но да будет воля Божия! Только вы молитесь о душе моей и помните меня». «Ты духовник мой, – продолжал он, обращаясь к Амвросию, – и ведаешь, что я никому не желал зла. Осчастливить человека – было целью моих желаний». Зарыдали мы от этой предсмертной речи доблестного мужа. Вышедши, мы нашли в гостиной генерал-доктора, француза, от которого узнали, что положение князя безнадежно, что никаких лекарств он не принимает, а болезнь уже в таком развитии, что обыкновенное врачевство едва ли поможет»[652].

В 1816 г. К.Ф. Кнорринг, как очевидец последних часов жизни Потёмкина, рассказывал следующее: «При переезде из одного места в другое князь назначил ночлег на пути у него, Кнорринга, тогда командира Таврического гренадерского полка, и прибыл в седьмом часу вечера. Приготовлена торжественная встреча, но из кареты у подъезда слышали нерадостный голос: «Жарко, душно!» Носился слух, что князь был не совсем здоров, но чтобы молва заключала в себе что-либо немаловажное, то в мысль никому не приходило. Вошедши в дом, он улегся на диване и велел отворить окна, повторяя: «Жарко, душно!» Ночь была тихая, лунная, свежая; что доктор ни делал, что ни подавали для прохлаждения, все ему было душно; метался, страдал. He прежде десятого часа доктор сказал, что князь начинал успокоиваться и, Бог даст, заснет. Спутники пошли ужинать к нему, Кноррингу. Выезд назначен между семи и восьми часов утра. Можно ли было подумать, что это утро, этот день будет последний день жизни знаменитого? Между двух и трех часов ночи неожиданная тревога: экипажи поданы, князь выезжает. Кто как успел приодеться со сна, так и отправились. Велено ехать шагом. За несколько верст от ночлега рассветало. Княжая карета остановилась. «Выскочили мы, – говорил Кнорринг, – из экипажей и окружили карету. Больной держал в дрожащих руках св. икону, везде и всегда его сопутницу, лобызал ее, обливал слезами, рыдал, взывая: «Боже мой, Боже мой!» Пожелал выйти из кареты и лечь на траве. Постлали ковер, принесли под голову кожаную подушку, уложили его; ничего не говорил, стонал, казался, однако же, покойнее. Так он по желанию лежал на траве, на чистом утреннем воздухе, под открытым небом. Скоро затем, крепко и сильно вздохнув, протянулся. Смерть и тогда еще никому из предстоявших не пришла на мысль. Казак из конвойных первый сказал, что князь отходит и закрыть бы глаза ему; искали по всем карманам империала; тот же казак подал медный пятак, которым и сомкнули глаза покойному»[653].

Отец Э.И. Стогова, записки которого недавно появились в «Русской Старине», рассказывал сыну, что он в минуту кончины князя Потёмкина стоял в ногах умирающего. Князь говорил доктору будто: «Спаси меня; я полцарства дам тебе». Доктор поднес ему образ и сказал: «Вот твое спасение». Потёмкин крепко прижал образ и скончался[654].