Светлейший князь Потёмкин-Таврический

В необычайных способностях Потёмкина никто не сомневался. Суворов говорил о нем: «Великий человек: велик умом, велик и ростом, не походил на того высокого французского посла в Лондоне, о котором канцлер Бакон сказал, что чердак обыкновенно худо меблируют»[734]. Пален заметил, что Потёмкин единственный гениальный человек из всех людей, с которыми ему приходилось иметь дело[735]. «Потёмкин, – писал Дом (Dohm), – человек гениальный и талантливый; но его ум и характер не располагают любить и уважать его»[736]. Герцог Ришелье называл его великим и гениальным, но в то же время мелочным и подвергнутым слабостям человеком, наклонности и вкус которого иногда оказывались достойными смеха. Герцог, впрочем, находил, что хорошие качества князя далеко превосходили его пороки и слабости. В восхищении герцог говорил о широких познаниях Потёмкина, о его умении собирать сведения о людях и вещах при каждом случае, о его сметливости, его быстроте соображения, о пикантности беседы с ним. «Почти все действия Потёмкина, – пишет герцог Ришелье, – носят отпечаток величия и великодушия (de lа noblesse et de lа grаndeur)»[737]. Нельзя сомневаться в довольно многостороннем образовании Потёмкина. Фокс писал о нем: «Он отличался быстрым пониманием и редкою памятью, имел общее, хотя поверхностное понятие о литературе. Его начитанность ограничивалась французской беллетристикой, русскими духовными писателями и переводами классиков, особенно Плутарха; но масса сведений, приобретенных им от лиц различных профессий, с которыми он сталкивался, была изумительна»[738]. Особенно он любил слушать рассказы о путешествиях и походах[739]. Чрезвычайно охотно он занимался музыкою. Неоднократно он посылал к Гримму, с которым находился в переписке, копии нот новых сочинений Сарти и других композиторов[740]. Гримм называл его «mon bienfаiseur en musique»[741]. Посылая Гримму какой-то «хор дервишей», Потёмкин снабдил эту музыку разными примечаниями[742]. Любопытно, что граф Андрей Кирилович Разумовский, живя в Вене и желая угодить Потёмкину, писал ему в 1791 году: «Хотел было я отправить к вам первого пианиста и одного из лучших композиторов в Германии, именем Моцарт. Он недоволен своим положением здесь и охотно предпринял бы это путешествие. Теперь он в Богемии[743], но его ожидают сюда обратно. Если ваша светлость пожелает, я могу нанять его ненадолго, а так, чтобы его послушать и содержать при себе некоторое время»[744]. С разными лицами Потёмкин переписывался о литературе. To он посылал одному английскому лорду какие-то греческие книги[745], то он восхищался переводом од Пиндара, которые по желанию князя были переведены на русский язык…[746] Список книг, находившихся в библиотеке князя, дает нам понятие о литературных занятиях его. Тут было более двух тысяч сочинений, между которыми книги богословского содержания занимали самое видное место[747]. Также и дошедшие до нас заметки о походной типографии князя заключают в себе некоторые данные о наклонностях его к словесности и богословию[748]. В молодости он писал стихи, между прочим сатиры и эпиграммы на начальников в университете;[749] в 1790 году он сочинил стихи в честь Екатерины по случаю заключения Верельского мира[750]. Недаром Потёмкин считался меценатом, покровителем поэтов. Многие из последних обращались к нему с письмами, всячески льстя ему, говоря о «музах», о Гомере и т. п.[751]. К Державину Потёмкин относился, как известно, довольно благосклонно. Некоторые, впрочем, добродушные шутки поэта насчет князя в оде «Фелица» не оскорбили последнего, хотя Державин сильно опасался гнева временщика по этому поводу[752].