Светлейший князь Потёмкин-Таврический

«Он имел у себя несколько родных племянниц, которые, ежели верить носившейся тогда всеобщей молве, были вкупе и его любовницы; всех их пороздал он кой за кого[765]. Княгиня Голицына, г-жа Шепелева, г-жа Браницкая и г-жа Скавронская, его племянницы, были, как утверждают, его любовницами». Граф С.Р. Воронцов писал Кочубею в 1802 году, описывая повреждение нравов при русском дворе: «Мы же видели, как князь Потёмкин из своих родственниц составил для себя гарем в самом дворце, часть которого он занимал»[766]. Граф С.Р. Воронцов в мае 1799 года желал, чтобы его дочь сделалась фрейлиною, причем заметил: «При прежнем царствовании я бы не согласился на это и предпочел бы для моей дочери всякое другое место пребыванию при дворе, где племянницы князя Потёмкина по временам разрешались от бремени, не переставая называться demoiselles d’honneur»[767]. Рассказывают, что Потёмкин не любил своей матери за то, что она говорила ему правду о его поведении с родными племянницами[768]. Ходили слухи о близких отношениях князя к жене Калиостро[769]. Как было указано раньше, в лагере во время турецкой войны князя окружало общество женщин; тут были: П.А. Потёмкина – супруга Павла Сергеевича Потёмкина, графиня Самойлова – супруга племянника князя, княгиня Долгорукая, графиня Головина, княгиня Гагарина, жена польского генерала, славившаяся красотою, г-жа де Вит и другие[770].

О любовных похождениях Потёмкина с дамами, находившимися в лагере во время турецкой войны, ходило множество анекдотов. Державин замечает, объясняя одно из своих стихотворений: «Многие почитавшие кн. Потёмкина женщины носили в медальонах его портрет на грудных цепочках»[771]. И в описании знаменитого праздника 1791 года Державин представляет князя каким-то селадоном, говоря о нем как о «нежном воздыхателе»[772]. В «Записках» Е.Н. Голицына сказано, что в 1791 году, во время пребывания в Петербурге, «дамская беседа занимала его совершенно, и он ни об чем другом не разговаривал, как о нарядах женских»[773]. Уже в 80-х годах говорили, что князь был влюблен в одну из дочерей Льва Александровича Нарышкина[774]. В марте 1791 г. Безбородко писал: «Князь у Льва Александровича всякий вечер провождает. В городе уверены, что он женится на Марье Львовне»[775]. Барон Бюлер рассказывает, что князь заказывал у живописца Лампи портрет одной из окружавших его красавиц; когда приехал к нему курьер с важными новостями о политических делах, князь ни о чем не спрашивал его, ни о чем слышать не хотел и страшно рассердился, что курьер ничего не знал о портрете[776]. Княгиня П.Ю. Гагарина рассказывала о вольном обращении князя с окружавшими его дамами следующий эпизод, случившийся с нею в Яссах в 1790 году. Потёмкин стал ухаживать за нею; затем, ввиду прибытия турецких уполномоченных, шутя обещал ей, так как она была беременна, собрать конгресс в ее спальной; однажды у себя после обеда князь схватил ее за талию, за что она при многочисленном собрании дала ему со всего размаху пощечину. Все ахнули. Взбешенный и растерянный, Потёмкин поспешно ушел в свой кабинет. Гости остались в оцепенении и ужасе. Укоры отовсюду посыпались на запальчивую княгиню; муж хотел увезти ее; но она предпочла храбро выжидать развязки и стала обращать этот казус в смех и шутку. Действительно, не прошло и четверти часа, как Потёмкин с улыбающимся лицом снова вошел в залу и, поцеловав руку княгини, поднес ей изящную бомбоньерку с надписью «Temple de l’Amitie»[777].

Вскоре после кончины Потёмкина в Петербург приехала г-жа Виже Лебрён, бывшая свидетельницей, что здесь «все еще продолжали говорить о князе как о каком-то чародее», и рассказывали, между прочим, следующие черты о страсти князя к женщинам. Однажды в лагере он устроил великолепный праздник в честь княгини Долгорукой и поместил ее за обедом возле себя. За десертом были поданы хрустальные чаши, наполненные брильянтами, которые раздавались дамам целыми ложками. Когда царица пиршества выразила удивление по поводу такой роскоши, Потёмкин тихо ответил ей: «Ведь я праздную ваши именины; чему же вы удивляетесь?» Ему все было нипочем, лишь бы удовлетворить желанию, капризу обожаемой им женщины. Однажды, узнав, что у Долгорукой не оказалось бальных башмаков, которые она обыкновенно выписывала из Парижа, он послал за ними нарочного; тот скакал день и ночь и к сроку привез-таки башмаки. В другой раз Потёмкин, влюбленный в г-жу де Вит, расточая перед нею самые изысканные любезности и желая подарить ей кашемировую шаль безумно высокой цены, дал праздник, на котором было до 200 дам; после обеда была устроена лотерея, но так, что каждой досталось по шали; лучшая же шаль выпала на долю г-жи де Вит. Она была по происхождению гречанка, и ее знали в свое время под именем «lа belle Fапагiote»[778]. Впрочем, в это время генеральша де Вит была уже немолодою женщиною, так как ее сын состоял в 1791 году поверенным в делах Потёмкина в Петербурге[779].