Вдруг темная фигура за окном покачнулась — и Вика услышала шаги по ступенькам вниз. Затем она уловила напряженным слухом хруст веток и осколков шифера, сброшенного пару лет назад с крыши и разбитого вдребезги. Все стихло. Было слышно только, как по Волге идут сухогрузы. Она лежала еще с полчаса, чувствуя, что кровь теперь побежала по сосудам, разогревая окоченевшие от страха мышцы. Снова стало тяжело дышать, точно потное и большое тело навалилось на нее. Резко села на постели, сунула ноги в тапки и поняла, что ей надо на воздух. Она должна вырваться отсюда в прохладную свежесть ночи, где мокрая трава ластится к ногам, а ветки стряхивают капли на разгоряченное лицо. Свет не включала, боясь, что незнакомец увидит ее. На ощупь нашла платье на стуле, влезла в него, надела носочки, висевшие на перекладине стула. Паника снова охватила ее. Крадучись спустилась по лестнице в притихший сад. Поглядела на небо: небо было бархатное и расшито бисером звезд, над черной сосной был занесен серп только что народившейся луны, блестящий металлическим оскалом. Наткнулась на жасминовый куст — и попала под душ: сотни капель посыпались на нее, она размазала их по лицу ладонью, остужая его. В колее плавал серп луны — и она боязливо ее обогнула. Внезапно ощутила вкус воздуха — так бывает, когда неожиданно попадаешь высоко в горы: чистый, прозрачный, будто родниковая вода, с всплывающими в ней пузырями кислорода.
Услышала, как хлопнула дверь на веранду, — и Глеб вышел на крыльцо. Она почему-то, вместо того чтобы кинуться к нему, метнулась к калитке и вышла на скользкую сырую дорогу, на которой чавкала глина. Луна ехидно улыбалась.
— Вика! — тихо позвал Глеб. — Ты куда? Что с тобой?
Но Вика, услышав шаги мужа, ускорила шаг. Какая-то доселе ей неведомая сила, будто лунатика, гнала ее дальше. Услышала, как затрубил в ночи шифер на садовой тропинке, — и поняла, что Глеб пошел за ней. Шла по еле различимой дороге, чувствуя, как разъезжаются ноги и на галоши налипают килограммы грязи, делая их чугунными. И вдруг — о, чудо! С левой стороны дороги, там, где кончается высокая гора, заросшая лесом, кусты ежевики и лопухи загорелись каким-то неземным зеленовато-голубым лунным светом изнутри. За кустом ежевики на земле светился огромный фонарь. Вся земля горела сказочными огоньками, трепетными, волшебными, какие она видела в детстве на сцене в новогоднем представлении. Почудилось, что завораживающим светом фосфоресцируют какие-то неземные существа, покинувшие свои подземные чертоги. «Светлячки!» — подумала Вика, нагнулась, но обнаружила лишь большой старый пень, оплетенный грибницей опят. Подняла с земли горящий фонарик гнилушки, принесенный с горы селем после тропического ливня, прошедшего на прошлой неделе в их средней полосе. И сразу исчезло очарование лесной тайны! Мокрая и скользкая гнилушка светилась, словно чудесная волшебная лампа. Пошла, завороженная, по глинистой дороге, как по освещенной светодиодными фонариками аллее, испытывая какой-то удивительный, всепоглощающий ее восторг, мгновенно сменивший тревогу и страх, ощущая себя в нереальном, волшебном царстве, где чудеса растут на каждом шагу, прячутся в высокой траве и палой, перегнившей листве, дразня своей доступностью, рассыпанные, точно драгоценные камни. И жутко, и радостно! Споткнулась о гнилой пень — и он развалился от удара ноги на множество светящихся осколков. Вся почва под ногами засветилась, усеянная сотнями больших и малых искорок. Сонные деревья устало шевелили ветками. Кругом в теплом мареве ночи горели странные огоньки. Она сделала несколько шагов — и огоньки перебежали, точно играя в прятки, скрылись за кочками и камнями опоки, но тут же показались новые. Она замерла в неподвижности — и тут же застыли и огоньки, перестав мерцать. Гнилая палка… И такое колдовское свечение! Может быть, и люди так: уходят, их тело сгнивает, а свечение от человека еще долго блуждает в наших сердцах… Ей захотелось идти все дальше и дальше, в темную глубину освещенного призрачными огнями леса.
— Вика! Ты где? Я с тобой!
Вместо ответа она припустила с горы вниз, перепрыгивая через блестки на черных лужах и чувствуя, что камешки опоки забрались в галоши. Выбежала на поляну, спотыкаясь о кочки. Давящее чувство исчезло без следа. Ощущала себя легкой, точно выпущенный из рук воздушный змей. Верхушки сосен укачивали свет новорожденной луны. Впереди поблескивала, будто мокрое шоссе, притихшая река. Она с наполнившим ее восторгом побежала к воде, поскользнулась на глине, что налипла на ее боты, и растянулась, купаясь в облепивших траву каплях. Темный силуэт мужа вырос над ней — и серп луны зловеще завис над его головой.
Глеб испуганно поднял ее с земли, обнял за плечи — и они осторожно пошли к лавочке на бугре, где долго сидели, тесно прижимаясь друг к другу.
— Что случилось? Почему ты ушла? — напуганно вопрошал Глеб.