Светлолесье

Уходи.

Не смотри.

Не твое.

«Ты можешь взять столько, сколько захочешь, – щекотнул голосок в ушах. – Только попроси, и друзьям не придется умирать».

Я – внутри себя.

«Воля твоя, но…»

Крылатая, помоги.

«Это подарок».

Власть над телом возвращалась медленно-медленно.

Но вслед за слухом появилось зрение. И жгучее желание, граничащее с пороком.

Сейчас – могу.

У меня хватит сил… убить.

– Стой, Колхат, – процедила я сквозь зубы.

Но меня услышали.

Вслед за зрением вернулись чувства, такие сильные, что я ощутила себя иначе.

Я была везде. Тело перестало быть вместилищем. Я вышла за грань, как и все, что внутри. Минт, Фед, порождение Драурга – все было во мне.

Я… постигла всех.

Чернота остановилась.

– Аз Есмь… Ты.

И мир вспыхнул силой.

10 Линдозеро

По лесу шатались тени – сумрачные, едва уловимые на зыбком малиновом свету создания. Завидев травника, они поспешно шагали прочь с тропы. Только и оставались, что потусторонний шелест да затухающие угольки глаз вдали.

Неподалеку росла сон-трава с ее тонкими белыми лепестками. Альдан перебросил косу за спину и снял с пояса серп.

Вдруг все вокруг затихло. Из темноты на травника шагнула плотная тень. Уже не человек, но еще не мертвец. В глазах его плескался ужас. Неупокойник кинулся на Альдана, разевая рот в беззвучном крике.

Травник вздрогнул, когда мертвец прошел сквозь него.

– Ты умер, – сказал Альдан и убрал сон-траву в мешок на поясе. – Теперь ты такой же пленник этого леса, как и все они.

Неупокойник силился вымолвить хоть слово, но ни единого звука не слетело с его губ.

– Я не могу тебе помочь. Я могу помочь только живым.

Альдан убрал серп и отправился дальше.

С первым лучом солнца тени исчезли.

Все было как обычно.

Высока болотная трава. Из нее, точно протягивая тонкие руки, торчат корни упавших деревьев, а стволы осин высятся угрюмым гребнем. Я стою в студеном озере, по щиколотку проваливаясь в рыхлое илистое дно.

Природа вокруг находится в смертельном, болезненном упадке.

Я выпрастываю ступню и выхожу на берег. С рубахи ручейком течет вода. Зябко. Но надо идти.

Мелькают светлые стволы берез с глазами-червоточинами, сгущаются сумерки, а воздух становится по-осеннему стыл и свеж. Сквозь запах прелых листьев горчит дух побитых морозом бархатцев. Слышится далекий треск раскачивающихся деревьев. Мерещится, будто глаза на березах следят за мной. Ветер шепчет: «Быстрее, быстрее, пока не стемнело».

Вдали мелькает огонек, и скоро я выхожу к стиснутой березовыми сучьями избе.

Обстановка внутри очень скромна: простой стол, а вокруг него несколько стульев с высокими спинками.

Я сажусь и вижу, как снаружи затеяли пляску длинные тени. Слышится смех, звон ударяющихся кружек, отголоски чьего-то оживленного разговора и песен. Праздник?

Но кто-то твердит мне: «Сиди». Кажется, вздохнешь чуть громче, и выдашь себя.

И я молчу.

А кто-то танцует там, снаружи, кто-то веселится.

И это их земля, их право.

Но вдруг все смолкает так же быстро, как и начинается.

Наступает оглушительная тишина…

Дверь скрипит и отворяется.

– И почему вы все время выбираете мою мельницу? – раздался возмущенный мужской голос. – Что вам, канав мало?!

– Чего? – сонно спросил Минт.

– Постой… Ты кто?

– А ты кто? – теперь уже сердито поинтересовался наемник.

– Ну, – голос замялся. – Хозяин мельницы…

– Лесёна, – позвал меня Минт, – просыпайся!

Я с шумом поднялась из вороха соломы в сквернейшем расположении духа.

– Где Фед?