Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки

По большому счету критерий побед и поражений совершенно неуместен. Тот факт, что мыслительный процесс – и научные компетенции – средневековых ученых не настолько отличны от наших, как мы себе, возможно, представляли, может побудить нас мерить прошлое сегодняшней меркой. Но мы не должны ставить Средним векам плюсики, оценивая, насколько людям той эпохи удалось уподобиться нам, – и тому есть две очевидные причины. Во-первых, они не стремились быть похожими на нас. Средневековых ученых не интересовало устройство мира с чисто механической точки зрения, они стремились постичь живой космос, в котором есть Бог. Даже если они рассматривали Вселенную как предсказуемо функционирующий механизм, они больше интересовались не тем, как она работает, но почему. Мы, не задумываясь, повторяем, что наука объясняет, почему природа такова, какова она есть, но мы часто путаем «почему» и «как». Все родители знают, что за каждым «почему» их малыша последует еще одно «почему». Люди Средневековья надеялись проследить эту цепочку вопросов до самого чуда Творения и определить, какое место в нем отведено человечеству. Мы-то не считаем себя отсталыми, хотя – как и люди Средневековья – прекрасно знаем, что существуют вопросы, на которые у нас пока нет ответа. И нам бы не понравилось, если бы будущие поколения не принимали нас всерьез из-за того, что мы не ответили на вопросы, которые перед собой не ставили, – да, вероятно, и не могли поставить.

Но даже если бы средневековые ученые вообще не набрали плюсов, даже если бы им совершенно не удалось стать похожими на нас, даже если бы они действительно считали мир плоским, – они интересовали бы нас не меньше. Цель этой книги – рассказать историю средневековой науки, рисуя ее не столько эпизодом в долгой истории познания с древности до наших дней, сколько неотъемлемой частью жизни и культуры Средних веков. Мы узнали, какое место занимала наука в литературе и искусстве, в музыке и религии. Раз за разом люди Средневековья давали понять, что не выделяют свою науку в особую сферу, как это принято сегодня. В те дни наука тесно сплеталась с другими видами мышления и деятельности. Наблюдая за монахом, который следит, как звезды в ночной тиши поднимаются над плавной аркой романского окна, за городским ремесленником, который выковывает из меди изогнутый язычок Сириуса, мы видим, какое место занимала наука в повседневности Средневековья. Вот почему им так важны были мельчайшие детали: от цвета мочи пациента до девятого знака дробной части шестидесятеричной дроби в таблице апогеев. Листая прекрасно иллюстрированный бестиарий и рассматривая миниатюру со слонихой, рожающей в воде, чтобы слоненок не попал в лапы дракона, мы можем прочесть, что эта сценка символизирует Еву, спасающуюся от соблазняющего ее змея, – а можем просто восхититься силой средневекового воображения и талантом средневековых авторов и художников. В любом случае деятельный интерес к миру природы был неотъемлемой частью средневековой жизни (что запросто можно упустить из виду, если читать только истории о королях и битвах). Даже монахам, уединившимся в кельях, чтобы помедитировать над священными текстами, нужно было начинать с чего-то конкретного. Заземлиться, найти свое место во времени и пространстве – неплохая отправная точка для выхода за пределы чувственного опыта.

Но вернемся к нашему монаху. Похоже, когда Джон Вествик писал инструкции к своему экваториуму, его жизненный путь близился к концу. В попытках отыскать последний из оставленных им следов мы отправимся в закрытый читальный зал Ватиканского архива. (Или заполним формуляр, внесем небольшую плату и получим по электронной почте несколько отсканированных страниц.) За два дня до майских ид 1397 года регистратор собора Святого Петра сделал запись в папском реестре. Он вписал свое имя, Никола из Беневенто, и подтвердил получение тридцати grossi, мелких серебряных монет достоинством в четыре пенса, названных так из-за их большого размера. Папа Бонифаций, написал Никола, шлет официальное приветствие «своему возлюбленному сыну Джону Вествику, монаху монастыря Святого Альбана, ордена Святого Бенедикта в Линкольнском диоцезе». Строка, где упомянут Джон, разместилась среди помеченных той же датой записей с именами других сент-олбанских монахов: одна из более чем 500 записей с упоминанием священнослужителей и мирян, мужчин и женщин со всех уголков Англии – за год их набралось на 90 с лишним страниц. Всех их папа наделил правом получить – при условии должного раскаяния – полное отпущение грехов у исповедника по собственному выбору. Кто-то мог воспользоваться этой привилегией лишь единожды, в свой смертный час, а кто-то, как Джон Вествик, – «так часто, как будет угодно». Впрочем, обычно такие разрешения выдавались людям, чья жизнь подходила к концу, и нельзя исключать, что в случае Джона дело обстояло именно так[505].