Светоч русской земли (СИ)

С наступлением тепла (и большей сытости!) у него начались видения, начали его беспокоить местные обитатели, а однажды, когда он проснулся и хотел встать, он увидел, что пол хижины и, видимо, кельи (двери, и наружная и внутренняя, были отворены ради весеннего тепла) покрыт шевелящимся ковром из змей. Свиваясь кольцами, переползая друг через друга, они ползали, струясь, переливались через порог, заполнив всё пространство пола. Сергию пришлось так и сидеть, ожидая, что какая-нибудь из гадин поднимется по ножке кровати и заползёт к нему на постель. Тут были и чёрные, с жёлтыми пятнами за головой ужи, и бронзовые, с ничтожно малой головкой медянки, но больше всего было серых и чёрных гадюк с плосковатыми головами и с зигзагами чёрного узора на спинах. Гады шевелились, блестели их выпуклые глаза. Иные поднимали головы, и тогда было видно, как быстро ходят раздвоенные язычки в их пастях. Он представил себе, как всё это скопище гадов обвивается вокруг его ног, ползёт выше и жалит, прожигая тело насквозь. Сергий пытался молиться, вспоминал молебны-заклятья от ползучих гадов... И продолжал сидеть. Он не мог соступить, не мог добраться до развешанных над печью, ради просушки, лаптей и онучей. А гады ползли, сплошным потоком вливаясь в келью и выскальзывая из неё. Позже он попросит хотьковского иерея освятить и келью и хижину.

Сергий не ведал, сколько прошло времени. Текли часы, в конце концов, он намерился уже, дотянувшись до посоха, достать им свою обутку и попытаться соступить в шуршащую посвистывающую массу, но змеи начали изливаться вон, и скоро вся их масса покинула жило Сергия. Лишь отдельные гадюки, выползая из углов и шипя, струились по направлению к выходу, а в келье, когда Сергий смог встать, обуться и заглянуть туда, оставались несколько словно бы безголовых медянок, кольцами свивавшихся на полу у иконостаса. Сергий, концом посоха подцепив, выносил и выбрасывал их, стараясь не приблизиться к гаду. Когда он спустя время вышел во двор, змей уже не было, и лишь одна мёртвая гадюка лежала поперёк тропы. Он подцепил её клюкой, причем змея шевельнула хвостом, обвисая и скользя долу. Сергий вынес её за ограду и зашвырнул в кусты. Иных змеиных следов нигде не было, и Сергий даже стал сомневаться: было ли нашествие змей или ему это привиделось?

Он вынес кленовые водоносы, опустился по жердевым ступенькам к воде, набрал ведёрки влагой из вздувшегося ручья, постоял, глядя на распустившиеся по краю тропы ландыши и вдыхая свежесть воды и ветра, и в груди у него шевельнулось давно похороненное воспоминание: Нюша! Как она любила эти цветы! Будь она жива, он бы теперь набрал ей букет ландышей и принёс... куда бы принёс? Он помнил Нюшу такой, какой она была до замужества, и тут вдруг по боли в груди понял, что любит её до потери себя, до полного отречения от всего, чем жил и дышал прежде, что готов ныне выполнять все её желания и капризы, никуда, ни к какому смирению её не призывая, готов вырезать для неё гребни и человечков из корней, мастерить кленовые крестики, носить ей воду, колоть дрова, лелеять и ублажать так, как этого не делал, да и не умел Стефан, уведший от него Нюшу... И тот вечер, когда они стояли вдвоём, а он убежал в лес, вспомнился ему, и её смех, и перебор её выступок, когда она выбегала на крыльцо, и её руки, и пальцы, которые он сейчас перецеловал бы все...

Он думал о Нюше весь день, а ночью она приснилась ему, смеющаяся и живая, высунула язык и показала ему:

- Ты думал, я буду как Мария Египетская? Да? А я - вот я! Поймай меня теперь!

Мужское естество напряглось в нём, он проснулся в поту, сердце билось тяжело и неровно, и уже побоялся лечь спать, чтобы снова не увидеть её, дразнящую и усмехающуюся. Он любил мёртвую! Любил земной любовью, он хотел её! И это было самое страшное, и это грозило опрокинуть в ничто его путь к освобождению Духа.

Он заставил себя встать, подпоясаться и выйти в лес, позже - взять заступ и долго, пока не наступила ночь, работать на огороде. Затем он пошёл в церковь и простоял там, кладя поклоны до полуночи... И ничего не помогало! Она всюду была с ним, следовала за ним по тропинкам, садилась рядом на поваленное дерево. Посматривая на него, вертела в руках цветок и всё пыталась сказать, позвать его куда-то, высказать нечто, и он раз за разом спасался от наваждения и не мог нигде спастись!