Светоч русской земли (СИ)

В лесу пахло смолой, хвоёй и болиголовом. От запахов слабели руки, и кружилась голова. Муравьи сновали вверх и вниз по стволу сосны в серых и жёлтых чешуйках. Стрекозы, спаренные одна с другой, опустились, посверкивая крыльями, на ветку, перед его лицом. Мухи с жужжанием скрещивались в воздухе. В траве ползали зелёные существа, шевеля усиками в поисках самки. Зайцы резвились на полянах, волк вызывал волчицу воем. Жизнь ползала, прыгала, копошилась, летала. Сквозь старую хвою лезли зелёные побеги. Всё росло, совокуплялось и умирало, оставив личинки, яички, зверёнышей, семена для новых произрастаний. И настой леса будил в нём тот зов, который когда-то бросил его в бегство по лесу, и только теперь он понял, от чего тогда убегал!

Нет, он не хотел этого! Не мог раствориться в потоке бессознательного жизнерождения, в вечном обороте существ, созданных Творцом, но не наделённых ещё ни умом, ни греховностью. Только теперь бежать было некуда и не от кого было бежать! Нюша покоилась на погосте, и её душа - он верил в это, - искупив на Земле свои отроческие грехи, пребывала ныне у престола Господа. А он - с многолетним запозданием - испытывал днесь разжжение плоти, то, в чём он упрекал когда-то Стефана.

Сергий стоял у ручья. Незабудки собрались тут, в сыром затишке, напомнив ему глаза Нюши. Он поднял водоносы. Нахмурил лицо. В нём поднялся гнев. И, почувствовав гнев, он остановил себя, опустил водоносы и начал читать молитву, пока не успокоилась плоть. Потом, подняв ношу, донёс до хижины, вылил воду в кадку, занёс дрова, разжёг печь, всё это делая опрятно, но без мысли, как давно знакомое рукам и телу. Когда разгорелся огонь, он обмял дёжу и начал готовить хлебы. До того как прогорел очаг, успел ещё починить обор и надвязать проношенный лапоть, шепча про себя молитву, успел приготовить доску, на которой скал свечи (нынче ему доставили из Хотькова круг воска). И когда уже выгреб угли и засунул на деревянной лопате хлебы в печь и ржаной дух наполнил хижину, понял, что надо делать.

Вынув хлебы и убрав в ларь, отрезал кусок себе и кусок топтыгину, и от своего куска, улыбнувшись, отрезал ещё половину для медведя. Косматый опять сегодня придёт, хромая, и Сергий, заслышав ворчание, вынесет ему хлеб с привеском и положит на пень, а медведь, дождавшись, когда отойдёт пустынник, приблизится, обнюхает, а потом с урчанием станет есть и, съев, покивает ему головой, обирая лапой морду, и уйдёт, исчезнет в чащобе леса до нового прихода, до новой трапезы. А Сергий станет отныне, даже не есть, а сосать ржаной кусочек и грызть молодые веточки сосны, и сократит сон, заменив его молитвой, и примет на плечи ещё более тяжкие труды. Дух вседневно должен одолевать плоть, и в это борении, в этом вечном сражении и заключена правда жизни.

И когда его снова посетило видение - Нюша стояла в берёзках, смеялась и говорила: "Глу-у-упый! Я ведь теперь - твоя, только твоя!" - он перекрестил кусты и взмолился, понимая, что ночью она снова придёт и будет мучать его:

- Нюша, милая! Я люблю тебя! Но не приходи больше! Ты видишь мой путь, я - монах, и не надо меня искушать! Я тебя и так никогда не забуду, и твоего сына...

"Чив-фрр!" - послышалось в кустах и раздалось хлопанье крыльев.

- Прощай, Нюша! - сказал Сергий в пустоту кустов, понимая, что за смех Нюши он принял голос птицы, созывающей супруга или супругу...

Глава 21

Когда сошёл снег, и протаяла земля, к прежним делам прибавился огород. Ростов всегда был городом огородников, так что умение возиться с землёй было у Сергия в крови. Грядки он делал высокие, укрепляя жердями. Здесь, под лесом, засухи можно было не бояться. Высадил рассаду капусты и вспушил поле под репу, главную свою на еду.

Огородная работа успокаивала и укрепляла, приближая к сельской жизни, и Сергий, копаясь в земле, подумал, что это - и хорошо! Чтобы понимать, чувствовать сердцем свой язык, своих соплеменников, надо и жить как они, надо так же обрабатывать землю, так же плотничать, ёкать, шить, прясть, готовить кожи, уметь загнуть полозья саней и ввязать оглобли в завёртки, чтобы оглобля не вылетела дорогой, и хоть он запретил себе езду на лошади, но весь этот обиход был ему известен. Он знал, как обрезают и чистят коням копыта, мог подковать лошадь, умел обиходить корову, не так ловко, как бабы, но умел остричь овцу... Всё это умение Варфоломей постиг ещё у себя дома, в Ростове и Радонеже, так что ему было легко понимать труженика, приходящего к нему за утешением. Он, не расспрашивая о хозяйственных нуждах селянина, знал их, и поэтому так легко мог взять в ум заботы и скорби всякого, кто обращался к нему...

Но всё это - позже. Пока же Сергий возился на огороде один и рыхлил землю, поглядывая наверх, в небо, полузатянутое облаками: дождь не помешал бы теперь!