Светоч русской земли (СИ)

- Почему я не могу быть счастлив, как все смертные, как мой брат Иван, наконец? Алексий, мирянин - я, не монах! И должен я, как все смертные, продолжить род свой на этой земле! Что скажешь ты мне на это, учитель мой и отец духовный? Что князь должен быть примером для своих сограждан? Блюсти закон? Что моя судьба - лишь искра в пучине времён, малый след, и что, как и все, отойду в инобытиё, стану прахом родимой земли? И не должно мне мыслить о себе едином, должно смирять свои похотения перед судьбой и Господом? Что живёт народ, а не единый из всех, хоть и великий князь, и надо принимать судьбу как дар Господа или как крест, сужденный тебе, а не кому-то иному? И что не важно, от кого пойдёт род московских князей, от меня или от моих братьев, хотя бы Ивана, тем паче родовые черты переходят от деда к внуку и неведомо кем станет Иванов, ещё не рождённый сын? И что всякий монах (опять монах!) отметает от себя своё "я" и продолжение своего рода ради Высшей, Духовной Цели? И что я должен без спору испить свою чашу и донести свой крест до Голгофы, может, тем искупив зло, сотворённое мной и отцом? Что ещё скажешь ты мне, Алексий? И что я отвечу тебе? Скажу, что ты - прав, и всё-таки и от смертного зависит многое! Ты, Алексий, помысли: если б не стало тебя? Если б другой, иной, неумелый и слабый, был на твоём месте? И всякий не должен ли мыслить себя незаменимым и единственным, сотворяя своё дело? И почему же я не могу помыслить также о себе? Вот я, Симеон, взявший на плеча крест и грехи моего отца! Не должен ли я продолжить род и оставить свой корень, как и отец мой, давший мне жизнь? И пусть даже я проклят, пусть мне надлежит искупить грех моих предков! Не должен ли я изо всех сил... "Спорить с Господом?!" - скажешь ты мне, Алексий. Но ведь есть же чудо Любви Господней! Есть чудо искупления! Могу я хотя бы верить в чудо?! Или всё, что мучит меня, - телесная похоть, козни нечистого духа, совращение ума, гордыня и любострастие? Господи! Я люблю её! Господи, помоги мне! Не дай умереть, не дай сгинуть в пучине времён! Зришь ли ты? Видишь ли? Она всюду - со мной! Она - в дыхании и в тишине, она - во всех моих трудах и в покое... Близится ночь, и я опять буду мыслить о ней, не в телесном обличии! Она снизойдёт ко мне как свет луны, как ночная мгла, как покой... Я стану исповедовать ей свой день и свои думы. Она давно, от века времён, - моя жена, утерянная когда-то и ныне обретённая вновь! Господи! Разве я так виноват перед Тобой?

Днями у него состоялся прилюдный разговор с митрополитом Феогностом. Срывающимся голосом Семён просил у Феогноста благословения на новый брак, объяснив, что прежний недействителен.

Феогност молчал. Черты его лица словно закаменели.

- Сыне мой! - сказал он, наконец. - Брак есть таинство, заключаемое на Небесах, перед Богом! И разрешить узы те может токмо Господь. То, о чём ты рёк ныне, есть лишь блуд и беснование плоти. Подумай! - Он поднял руку, заставив Симеона промолчать. - Ежели один из супругов тотчас по заключении брака впадёт в тяжкую болесть и годами будет лежать на одре скорби, не должен ли второй свято блюсти таинство брачное и ходить со тщанием за болящим супругом своим?! Не так же ли супружница Алексея, человека Божьего, всю жизнь, будучи девственницей, оставалась верна мужу своему, хоть он и покинул её и ушёл из дому безвестно? Не плотскую похоть, но духовную связь освящает в браке Господь! С Божьей волей бесполезно спорить, сыне мой! Лучше смирись! Я же, как твой духовный отец, всё одно не могу при живой жене благословити тебя на третий брак, ни разрешить иереям сочетать тебя с ней узами пред алтарём!

Это была стена. Симеон встал. Поднялся и Феогност. Так они и стояли друг перед другом - земная и духовная власть, человек и обычай, вопль смертного естества и голос Высшего Разума в непреложном одеянии своих земных установлений.

За ним, Симеоном, за его плечами были оружные полки, и дружба с ханом, и давнее уважение к власти. За Феогностом - только церковное предание, но оно было сильнее и серебра, и оружных полков, и воли земных властителей.

Князю было отказано в благословении и в таинстве брака. Семён, сдержав себя, склонился к руке архипастыря.

- Подумай, сыне! - предостерёг его Феогност. - Слово моё - непреложно!

Но сваты - Андрей Кобыла с Алексеем Хвостом - уже были в Твери, и теперь всё зависало на том, найдётся ли на Москве достаточно сановитый иерарх, чтобы не унизить княжну-тверитянку, и иерей, готовый, вопреки воле Феогноста, обвенчать князя?

Вот тут-то Симеон и вспомнил о своём духовнике, богоявленском игумене Стефане.

Вечером у них состоялся разговор. Князь долго потом не спал, обдумывая устроение свадебных торжеств, не простое, поскольку ни митрополита, ни Алексия на свадьбе не будет.