Светоч русской земли (СИ)

Стефан, недавно лишь покинувший терема, тоже не спал, стоял на молитве у себя в настоятельском покое монастыря и думал о том, что совершил он и на что дал себя согласить князю два часа назад.

Глава 2

Внешне Стефан в эту пору достиг вершины успеха. В его руках был лучший столичный монастырь, он стал духовником князя, а вослед князю потянулись к нему виднейшие московские бояре: Василий Вельяминов, Редегины, Феофан Бяконтов, Афиней... Когда он, высокий, в своём монашеском одеянии, в чёрном клобуке, появлялся на людях или в храме - шёпот и движение пробегали по толпе молящихся. На него указывали, ему кланялись земно. Купцы и бояре наперебой зазывали к себе - хоть не отпировать, а почтить дом своим присутствием. О святости его жития, еженочных молитвенных бдениях, умеренности в пище и питие слагались легенды. Слушать его беседы собирались виднейшие бояре Москвы. В Богоявленском монастыре Стефан наладил переписку книг, переводы с греческого. С ним советовались, обращались к нему игумены других монастырей, старцы и архимандриды, просили поучить, показать, снабдить книгами. Митрополит Феогност зазывал Стефана к себе и подолгу беседовал.

Но Стефан был нерадостен. Его душа скорбела, ибо всё, чего он добивался и добился, была та же суета сует и ничтожна - перед Господом.

Он приходил в дом богатого сурожского гостя Торокана, и хозяин падал ему в ноги, и его вели к столу, что ломился от снеди, и, забегая сбоку:

- Рыбки? Севрюжинки? Жена, кланяйся гостю высокому! - хлопотал и суетился хозяин.

И приходилось отведывать дорогой рыбы, и благословлять дом, дебелую хозяйку, что, сложив губы куриной гузкой, тянулась к кресту, смачно целовала ему руку, а потом, в черёд, осенять крестом разновозрастных чад Торокана - от детины в чёрной бороде до бутуза на руках у мамки. И, принимая, нехотя уже, щедрое подношение Тороканово - "на монастырь святой!" - обрызгивая святой водой углы дома, Стефан спрашивал себя: "Это?" - и видел, чувствовал, та же житейская суета окружает его, и он днесь - крупица суеты.

Сядет Торокан в своей лавке, облегчив совесть даром на монастырь и благословением Стефана, и начнёт наполнять добром свои амбары и магазины. И будет Тороканиха, как прежде, печь пироги и строжить прислугу, и ничто не изменится в мире, и он, вместе с семейством Торокана, так же далёк от Фаворского Света, как и прежде!

Прибудет ли к нему на исповедь маститый боярин и, брусвянея лицом, потея в бобровой шубе, будет бубнить о грехах, о Малаше, дворовой девке, и примет епитимью от Стефана, лишь бы дальше грешить, и не бросит свою Малашу, ибо "силён бес и во гресех зачаты есьмы"... Так объяснит себе и своему исповеднику. И Стефан для него - вроде субботней бани, где можно смыть до времени душевную грязь. "Это? - спрашивал себя Стефан. - Этого ты хотел и просил у Господа своего? " И не находил ответа.

И непотребная девка, приволокшаяся в монастырь, валялась в ногах у Стефана, выговаривая о грехах, а он видел, что не перестанет она грешить и к нему прибежала не ради своего спасения, а ради того, что он - огнеглаз и красив и у неё во время службы в соборе, глядючи на него, замирает сердце. "Этого ты хотел?" - спрашивала душа Стефана.

И приходил смерд, ремесленник, с руками, тёмными от железной пыли, мастер, с прокалённым жаром горна лицом, приходил отдохнуть от трудов, глотнуть иного воздуха - воздуха веры и святости, не чающий Фаворского Света, но ждущий вкусить крох со стола Горней трапезы. Дай их ему, эти крохи, овей, прикоснись! Из причастной чаши дай вкусить крови и тела Агнца, а не вина и просворного хлеба... Не можешь? Сам из мира сего? Из мира вещного, тварного, зримого и земного! И можешь дать лишь вино и хлеб, можешь дать обряд, но не таинство. А ему нужен не хлеб, на хлеб он заработает! Ему нужен луч Фаворского Света от твоих глаз и слово правды Христа из уст. Можешь ты дать их ему, способен ли? И душа спрашивала: "Ты этого хотел, Стефан?"

С раскаянием вспоминал теперь Стефан о брате, который, по дошедшим слухам, так и живёт в лесу, лишь изредка появляясь в Радонеже, и о нём уже начали слагать легенды - сказывают о приручённом им медведе, о борьбе с бесами, о разбойниках, не тронувших пустынника... Стефан, приняв настоятельский посох и сан, ни в чём не изменил своего аскетического образа жизни, ни скудной трапезы не отринул, ни власяницы не снял, что носил под ризами на голом теле. Но к нему уже потянулись власть имущие, уже не один Симеон, а и Василий Вельяминов, тысяцкий Москвы, сделал его духовником, и иные великие бояре, лучшие граждане, гости торговые... Духовная власть, толпы внимающих, почёт и преклонение - всё приходило нынче к нему вместе с любовью Алексия, вместе с уважением Феогноста... И всё это опроверг и ниспроверг наказ князя.