Светоч русской земли (СИ)

Христос был то грозным, то добрым, но всегда - настойчивым, и всегда Он был бедным, и ученикам не велел собирать ни золота, ни серебра, ни меди в свои пояса, и всегда Он ходил пеший. Только в Иерусалим, перед гибелью, Его привезли верхом на осле. И то, - как объясняли те, кто побывал в Орде, - осёл, это такая маленькая лошадка с большими ушами. Сядешь, ноги по земле волочатся. На такой ехать, всё одно, что пешком идти! - заключил про себя Варфоломей, успевший уже создать свой образ Христа - ВЕЧНОГО СТРАННИКА.

Знают ли взрослые, как преломляются в детском сознании их рассказы?

Кому сочувствует маленький слушатель? Не пожалеет ли Кощея бессмертного? Не осудит ли гордого героя сказки? Не захочет ли стать разбойником и получить несметные сокровища поверженного змея? Или примет поучения древних книг? И не надорвётся ли он, пытаясь исполнить неисполнимое? И бойтесь, родители, говорить одно, а делать другое! Навек вы посеете смуту в юной душе, и пропадут впустую все ваши добрые поучения!

Варфоломея поразили слова Христа, что тому, кто попросит у тебя рубаху, следует отдать и верхнее платье. Он даже переспросил мать:

- Что отдать, если одеты на тебе две рубашечки? А если всего одна, и холодно станет? Всё равно снять?

Мать пояснила:

- У богатого, ну вот у тебя, и не на себе, а может, в скрыне лежат сорочки. И иной погорел, нагой выскочил из избы, или иная беда, ему и помоги!

Он выслушал слова матери и кивнул головой. Потом, уже без связи с тем, что говорилось в тот миг, спустя много по времени, переспросил:

- А тому, кому надо всё отдать, у него что, нет никакой оболочины?

И мать пояснила:

- Ну, рваная, с плеч валится. Видал, давеча убогая приходила с дитём?

- А ты дала ей что-нибудь? - спросил Варфоломей.

- Дала старую оболочину! - сказала мать и перевела речь на другое.

А Варфоломей всё думал, сдвигая бровки, и даже что-то шептал, шевеля губами и кивая головой.

"Событие" совершилось через неделю. Был весенний праздничный день. Батюшка отслужил обедню в домовой церкви. На дворе, под открытым небом, расставив столы со снедью, угощали дворню. На селе тоже гуляли, издалека было слышно, как вьются в воздухе девичьи голоса, славящие Ярилу. И дети, принаряженные, были отпущены погулять, одни, без няниного присмотра, тем паче Мария надеялась, что Варфоломей посторонится от разгульного сборища.

Мария проходила по двору, отдавая распоряжения слугам; дружина, дворня и холопы ели и пили, уже и пиво сделало своё дело, потные лица лоснились, сверкали на солнце, кто-то затягивал разгульную, его останавливали, дёргая за рукава, как вдруг ойкнула одна из сенных девок, и боярыня, остановившись, выглянула за ворота. По дороге бежал Варфоломей, странно одетый. Она даже не сообразила сразу, а потом, всмотревшись из-под ладони, поняла: он был в развевающейся безрукавой детской чуге, надетой на голое тело. Не уже ли раздели?! Или свалился куда? Но подбегавший, с горящим взглядом, Варфоломей не плакал, а, казалось, испытывал торжество, и так с разбегу угодил в подол матери и расставленные объятья.

- Что - с тобой? Где это ты? Что ты? Кто тебя?! - спрашивала Мария, увидев, что сын был в крови, синяках и ссадинах. А сзади, за воротами, уже гремела песня, и разливался выходящий из берегов пир.

- Мама! - сказал Варфоломей, глядя на неё сияющими глазами. - А я сделал по Христу! Сперва-то - не по Христу, - пояснил он, обтирая ладонью разбитый нос, - а после - по Христу! Мальчик был такой рваный, маленький, а тут праздник, гуляют все! И я ему отдал свою сорочку, и чугу подарил тоже! На мне теперь - Петюнина! Ведь так? Так ведь?! - спрашивал он, пока мать, подхватив сына на руки, уносила его в терем.

В горницу вбежала нянька, принявшаяся обтирать боярчонка мокрой ветошкой, откуда-то сбоку появился отец, и оба родителя, переглядываясь, дослушивали речь своего меньшого, понявшего буквально Заповедь Христа.

- А почему - у тебя рот в крови? И синяки? И ссадины?

- А это... Ну, подрались тамо пареньки! - сказал Варфоломей, хмурясь и отворачивая лицо. - Не надо о том, мамо! - попросил он.

И Мария охватила головёнку малыша, прижала к груди и стала целовать, приговаривая сквозь смех и слёзы:

- Кровиночка, ягодиночка моя, простушечка моя милая! Ты хорошо поступил, хорошо!

И Варфоломей уверился, что поступил хорошо, и должен так поступать и впредь, и только было непонятно, почему мама плачет? Ему было и невдомёк, что он отдал мальчику лучшую, очень дорогого шёлку, свою праздничную сряду.

О том, что и как произошло в тот день на деревне, Мария узнала лишь спустя много времени, от дворни, и, узнав, уже не стала ни о чём расспрашивать Варфоломея, ни искать пропажу, ни наказывать виновных.

Только рубашки Варфоломею начали давать простые, белополотняные, или даже посконные, серые, тем более что он теперь вновь и вновь находил нуждающихся, с кем должен поделиться имуществом, согласно Заповеди Христа.