Светоч русской земли (СИ)

И началось это уже давно. Ещё в пору пребывания у Троицы племянника Сергия, Фёдора. Во время одного из наездов в обитель князя Владимира Сергий служил литургию с братом Стефаном и Фёдором. В храме по случаю княжьего приезда было многолюдно и жарко, и Сергий, совершая обряд, устал больше обычного. Однажды, приступая к жертвеннику, он почувствовал измождение. Голова кружилась - и тут его обдуло дуновение крыл. И его подняло и понесло, и уже не было страха падения, всё дальнейшее шло, сторонней силой. Хоть и его руками готовилась причастная жертва, он чувствовал, что берёт в руки копьецо, а вынутые частицы уже падают в потир, и, когда он разжал пальцы, копьецо, не звякнув, легло на место. И во всё время выхода справа от него веяло прохладой, и по этой прохладе он почувствовал, что кто-то стоит рядом с ним и помогает ему. Частицы беззвучно тонули в туманном вине, и покровец взлетел и покрыл сосуд с частицами. И тут, как только закрыл глаза и опустился на колени, перед глазами появилась колышущаяся толпа, и там, впереди, кресты, а когда он отвёл взгляд и посмотрел ближе к себе, то тут была комната, со стенами, сложенными из камня, обмазанного глиной, перемешанной с соломой и навозом. И тут, за столом, сидели они, и он взирал со стороны, и тоже сидел рядом. И от них пахло потом, пылью и жарой, и жара была жёлтого цвета, и шелестели крылья неведомых существ. И всё путалось; деревья, рёв толпы, ночь, и опять день, и опять день-ночь, где ясен был лишь очерк чаши, висящей перед ним в воздухе и ставшей снова потиром на престоле, закинутом покровцом, и надо было этот покровец снять и увидеть снова младенца Христа в причастной чаше. А то, что дуновением холодило ему правую руку, щёку и бок, поднимало ему руки, делая то, что должно его руками и за него, ибо не было ощущения труда, усилия. И он, глядя со стороны на себя, видел плавные, плывущие движения своих рук и понимал, что это - не он, а ангел. И надо сейчас причаститься, и тогда он сможет улететь, стать невесомым и незримым, отделиться от плоти и бытия. И было чувство причастности к Горнему, вознесённому над радостью и печалью, чувство Горнего мира, где нет ни печали, ни воздыхания.

"Не оставляй меня!" - мысленно попросил Сергий, принимая потир.

"Не оставлю!" - ответила Тишина.

Эти явления повторялись ещё не раз, и поэтому, когда на сей раз ангела-подручника узрели иные, Сергий уже не воспротивился тому. А было так: ангела, сослужающего Сергию, первым увидел Исаакий-молчальник и тронул за бок стоявшего рядом Макария. Оба узрели мужа в златоструйных переливчатых одеждах рядом с Сергием.

- Кто - сей? - спросил Исаак.

- Верно, некий иерей, прибывший с князем Владимиром! - сказал Макарий.

Однако иерея от князя не нашлось, и тогда иноки с трепетом приступили к Сергию. Сергий, уступив настойчивости братьев, лишь прикрыл глаза и шёпотом повелел молчать о том, что они увидели, пока не умру, и что он чувствовал неоднократно, но не так и не то, что увидели Исаак с Макарием. Он не зрел мужа во плоти и блеске позолочённых одежд, которого можно было принять за иерея или княжьего мужа, а они узрели так. И значит, так надо было Высшим Силам, Которые послали ему в услужение ангела. Во всём была мудрость, недоступная смертным.

Ангел и впредь служил Сергию, о чём слух просочился, став достоянием братии.

Глава 2

На исходе зимы, в пору февральских метелей, один из крестьян привёз в монастырь больного ребёнка, надеясь излечить его с помощью Сергия. Добираться, из-за заносов, пришлось долго. Лошадёнка, тяжело поводя боками, стояла у крыльца. Мужик занёс замотанного ребёнка в келью.

- Где - батюшко? - спросил у Михея, вышедшего к нему. Мужик был в снегу, борода в инее, на усах сосульки. - Болящий, болящий он! - бормотал мужик, разматывая младенца. Вдруг со стуком уронил свёрток на лавку. Разогнулся, разлепив набрякшие слезами глаза. - Не дышит! - выдохнул он.

Сергий был на службе и вошёл, как только кончилась литургия. Ему уже сказали о приезде крестьянина. Мужик, стоя на коленях перед телом сына, причитал, размазывая слёзы по щекам и винясь, что повёз младенца с верой, что Сергий излечит болящего, единственного сына в семье. И вот... Лучше бы помер дома.

Он поднял залитое слезами лицо навстречу Сергию.

- Вота! Вот! - закричал, ударяя себя по лицу. - В тебя верил! Волок по снегу, в мятель... Как хозяйке на глаза покажусь теперя? О-о-о! Лише бы в дому помер во своём! О-о-о! - стонал, раскачиваясь, мужик.

Сергий стоял и ждал, пока тот хоть немного придёт в себя и устыдится своих укоризн. Мужик перестал рыдать. Со зраком страха, ужаса и подобострастия посмотрел на Сергия и, встав, зарыдал.

- Един же он у меня! Един, батюшко! Как же так! - Он замолк, кивая и о чём-то трудно соображая. - Домовину надоть! - сказал, наконец. Дёрнулся забрать трупик, но Сергий склонением головы разрешил оставить дитятю в келье, и мужик вышел, шатнувшись в дверях и задев головой притолоку.