Светоч русской земли (СИ)

- Зри! - говорил изограф Матвей. - Синий цвет - цвет неба, живописует духовное созерцание, знаменуя мысленное, умопостигаемое в изображениях. Зелёный - знаменует весну и Вечную Жизнь; красный - Божественную силу огня, а такожде силу взаимной Любви Бога и человека. Что же касаемо до зверообразных подобий некаких, то, повидь, - продолжил рассказчик, с шорохом переворачивая страницу кожаной книги, - птица - душа человеческая, древо жизни - древо мысленное, знаменует райское житиё или пребывание души в лоне церковном. Ежели птица клюёт ягоды, то, значит, душа приобщает себя к познанию Истины и Добродетели. Петух возвещает Воскресение верных, а павлин и феникс - бессмертие и паки Воскресение души. Голубь - Дух Святой, Кротость, Любовь. Змии - Мудрость. Орёл - птица царская, возносящая нас Горе. Лев - образ Величия и Силы. В образе грифона всё сиё совокуплено воедино и наличествует в одном. Тако вот смотри! Здесь знаменуются два рыбаря с сетию, и один другому глаголет: "Потяни, корвин сын!" - а другой ответствует: "Сам еси таков!" Для невегласа сиё токмо грубая пря мужицкая, но для имеющего ум возвышен рыбари суть апостолы Пётр и Андрей, а прозванье намекает на тельца, жертву причастную, и "сам еси таков" к тому сказано, что тот и другой принесут себя не в долгом времени в жертву, скончав живот свой на кресте за веру христианскую!

Молодые послушники и начинающие изографы слушали Матвея, не шевелясь, тихо было в келье, внимали сказанному, и Сергий не посчитал пристойным разрушать беседу. Вышел неслышно из сеней, прикрыв дверь. Щелчок колотушки он услышал уже на дворе.

В открытые ворота обители въезжали сани. Сергий подошёл. Какой-то дородный боярин, продрогший в пути, вылазил из саней. Другой, молодой, уже стоял, постукивая остроносыми сапогами, разминая ноги. Знакомые переяславские иноки сказали, что боярин, новогородский полонянник княжой, приехал поклониться ему, Сергию.

Сергий благословил прибывших. Подошедшему учинённому брату велел вызвать эконома и отвести бояр в истопленную гостевую избу.

Сергия Василий Данилыч даже и рассмотреть не смог. Настоятель, отдав наказы и благословив прибывших, повернулся и пошёл к своей келье, не оборачиваясь.

В гостевом покое находилось двое богомольцев, и тоже отец с сыном, богатые крестьяне, пришедшие в монастырь, по обету, пешком. Сергий не делал различия между своими паломниками. Сопровождавшие боярина иноки ушли в другую келью. Скоро молодой послушник принёс гостям чашу разведённого, сдобренного постным маслом толокна и хлеб, и поставил на стол кувшин с водой. Крестьянин, обозрев непростые наряды Василия Данилыча с Иваном и подумав, достал из торбы сушёную рыбину, предложил проголодавшимся боярам. Василий Данилыч, крякнув и зарозовев, рыбу взял и пригласил смерда с собой за стол. Ели вчетвером, запивали водой, торопясь вовремя окончить трапезу: завтра всем предстояло причащаться, а полночь, когда становится нельзя есть и пить, уже приближалась.

Улеглись по лавкам. Мужик и сын скоро заснули, а Василий Данилыч лежал и думал, и обида на Сергия, оказавшего ему столь суровый приём, таяла в нём, проходила, сменяясь спокойствием от окружающей монастырь тишины. Он ещё выходил под звёзды, постоял, прислушиваясь к молчанию леса, - так одиноко и тихо не было даже на Двине! И заснул под утро, часа на два, а с первым ударом била был уже на ногах.

Билом служила железная доска, и каждый удар словно отлипал от железа, а потом уже исходил стонущий звон, замирающий в лесу. Но небо уже леденело высоко, звёзды меркли, и первые розовые полосы чертили небосклон. Монахи двигались в сторону храма. Крестьяне уже поднялись и пошли к церкви. Припоздавшийся Иван, натянув сапоги, выскочил из кельи последним, догоняя родителя.

Вот ударил колокол, за ним вступили подголоски, и скоро воздух наполнило перезвоном. Уже всходя на крыльцо церкви, Василий Данилыч умилился: что-то было тут такое, чего в Переяславле, в Горицком монастыре, он не видел. Может, ширь лесного окоёма, открывшаяся с верхнего рундука крыльца церкви? Хотя и там, в Переяславле, взору являлась даль ещё сановитее и шире. Может, истовость, с какой поднимались на крыльцо и входили в храм эти иноки, иные из которых были в лаптях, хотя на Сергии оказались в этот раз кожаные поршни. И одеты были иноки не так уж бедно: от богатых жертвователей Радонежской обители нынче отбоя не было. И всё же чем-то монастырь Сергия был отличен от иных. И от малых новогородских обителей был отличен он! И опять боярин не понял чем.

Началась служба. Василий Данилыч давно уже не молился так, и давно уже не было у него так на душе. Когда пели, прослезился. И потом, подходя к причастию, не заметил, не понял даже, что давешние смерды, отец и сын, причастились впереди него. Впервые это не показалось ему ни важным, ни обязательным при его-то боярском достоинстве. Да и какое достоинство - у полонянника!