Светоч русской земли (СИ)

Дальнейшее во многом зависело от первого взгляда, от мановения благословляющей руки, даже от этого креста, в целительных свойствах которого Сергий ещё сомневался. Он привыкал к вещам, и вещи привыкали к нему, одухотворялись. И теперь, взвешивая в руке дар князя, он подумал: не переменить ли на прежний, медный, истёртый руками до гладкости граней? Нет, крест уже жил, уже слушал веления его руки. И Сергий вышел на свежесть весны с северным ветром и глыбами льда под елями Маковецкого бора и в чаще кустов побережья. Подумалось о том, что и вспашут и засеют яровое ныне поздно и - успел бы созреть хлеб!

Бесноватый был сейчас для Сергия не вельможа, а больной, одержимый бесом человек. Он был и не большого роста, но, видимо, силён и от природы, и от бешенства, удесятерившего силы, широк в плечах и мускулист, в разорванный ворот рубахи виднелась курчавая грудь, крутые ключицы и бугры сведённых судорогой предплечий. Лик был космат и страшен. Глаза горели злобой и ненавистью. Холопы едва удерживали его вдесятером, вцепившись в отогнутые назад руки.

Сергий взглянул больному в глаза, поймал и заставил застыть взгляд. Потом, знал уже, что у него начнёт кружиться голова и потребно станет прилечь в укромности ото всех, творя мысленную молитву, но то - потом! В налитых гневом глазах что-то мелькнуло, вспыхнуло и погасло. Сергий всё не отводил взгляда. Но вот явился промельк затравленно одинокого во взоре безумца, взыскующий о пощаде, и лишь тогда Сергий, не упуская мгновения - если упустить, потребны станут вновь недели, а то и месяцы лечения, - поднёс болящему крест, махнув холопам, чтобы отпустили господина. И непонятно было, то ли те отпустили его, то ли он раскидал слуг - так и посыпались, кто и на ногах не устоял даже, - рявкнул: "Жжёт! Жжёт! Огонь!" Сергий продолжал держать крест, ощущая перетекающую сквозь него и наружу Энергию.

Боярин прянул вбок и, затрясшись, плашмя бросился в лужу, тронутую по краям ледком, и стал кататься в воде, затихая, и вот опять затрясся, но теперь по-иному, от холода, хотел встать, но упал ничком в лужу, расплескав воду и грязь. Сергий ждал, мановением руки запретив слугам приближаться. Больной поднялся на четвереньки, свесив голову и вздрагивая, и, наконец, сел в луже. Он стал икать от холода, и Сергий кивком разрешил холопам поднять господина. Больной едва стоял, повиснув на руках прислуги.

- Пусть отдохнёт! - сказал Сергий. Он посмотрел вслед уводимому в гостевую келью вельможе, не глядя, отдал крест подскочившему брату и на плохо гнущихся ногах побрёл к себе. Двое из братии, когда он всходил на крыльцо, поддержали его под руки. Кивком поблагодарив их, он показал рукой - дальше не надо! - и, ступив в келью, прикрыл дверь.

Труднее всего было сейчас, не споткнувшись, дойти до ложа. Однако, постояв, он усилием воли одолел себя, отлепился от полотна двери, и уже второй шаг по направлению к лежаку дался легче первого... Днями надо было идти в Москву, провожать в Орду княжича Василия, и Сергий впервые подумал о своих ногах, начинавших порой ему почти отказывать. Долгая работа в лесу, без сменной обуви, долгие стояния в ледяной воде и молитвенные бдения сделали своё дело. О здоровье не думалось до последней поры, хотя пешие хождения давались ему нынче всё тяжелее. Он улёгся и замер, полусмежив глаза и шепча молитву: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!"

У излеченного Сергием кашинского боярина Ивана Борозды через год родился сын, названный при крещении Сергием, в память Сергия Радонежского, и этот сын впоследствии избрал для себя духовную стезю и стал святым, и его имя - Савва Вишерский.

Глава 2