Светоч русской земли (СИ)

Фёдор присел к столу. Он презирал Пимена, а сейчас, в сей миг, немного презирал и себя. Мысль о Ростовской архиепископии возникла у него давно. Ростов был их общей родиной, столицей учёности, но ему никогда не пришло бы в голову обратиться с этим к Пимену, если бы не нынешняя беда. Если бы не недоверие Пимена. Если бы не пакость, задуманная и едва не осуществлённая греками! В конце концов, убедив Пимена, что им надо бежать, не ожидая синклита, ибо в отсутствие Пимена лишить его сана, по соборным уложениям, греки не могли, Фёдор покинул Манганы.

По уходе симоновского игумена в келью проник Гервасий, и Пимен со своим клевретом принялись обсуждать появление Фёдора.

- Ему-то что, коли меня снимут? - ярился Пимен.

Гервасий думал.

- Баешь, хочет поставления на Ростовскую епископию? Даже и архиепископом хощет быти? Нужа немала? - протянул он, поглядывая на своего повелителя. - Мыслю тако, - начал он, поглядывая на владыку, - Киприана, вишь, тоже порешили снять! Дак потому... Так-то обоих не снимут...

- А ежели и Киприана и меня?

Гервасий отмахнулся рукой:

- А! Грека какого ни есь выищут!

- Узнай, Гервасюшко, уведай, родимый, кого они хотят заместо меня? Серебра не жалей! Да и бежать... Куды бежать-то, в Галату? К фрягам... Они до меня - добры... Но прежде узнай, уведай, Гервасюшко!

Так вот сложилось, что искать ставленника на русский престол начали и те и другие, почему Пимен, не пожалевший мошны, и добыл нужные сведения. Имя, переданное ему, заставило Пимена задуматься и поверить Фёдору.

Симоновский игумен явился по первому зову. Узнав от Пимена, кто должен занять русский духовный престол, он вздрогнул. Та маленькая, но жившая в его душе до сих пор неуверенность растаяла в нём. О названном епископе как о стороннике унии с Римом Фёдор был наслышан. Синклит должен был состояться вот-вот, в считанные дни, и надо было бежать. Но упёрся Пимен, желавший бежать в Галату. С трудом, и только с помощью Гервасия, удалось уговорить Пимена пересечь Босфор. На турецкий берег власть греческого василевса не распространялась, и тамошние монастыри не подчинялись впрямую патриархии. Синклит должен был собраться послезавтра, и потому Фёдор спешил.

Студитский монастырь покидали кучками, по два-три человека. Тяжести загодя отправили на рыбацкой барке. Последние, уходившие из монастыря, направились в Софию, на службу, но у Софии свернули к вымолам. Тут к ним подбежал Пеша Петух, которого уже бросились искать, - прощался со своей милой. Теперь все были в сборе и ждали попутчиков Пимена. Пимен своими долгими сборами опять едва не испортил всё дело. Уже у вымолов их остановили, спрашивая, кто и куда. К счастью, русичей было много, и стража, получив две серебряные гривны, ворча, отступила. Уже с рыбацкой барки в нанятую Фёдором посудину перегрузили добро и товар, уже завели по шатающимся сходням, под руки, Пимена, уже погрузились, убрали сходни, как сверху, с горы, послышались крики: "Постой! Погоди!" - кто-то бежал, размахивая руками, за ним поспешала стража.

- Отваливай! - крикнул Фёдор.

Когда патриарший посланец подбежал к берегу, между лодьёй и вымолом блестела порядочная полоса воды и Фёдор, стоя на кормовой палубе и взяв руки в боки, ругал и патриарха, и василевса, и весь синклит, и всех греков. Лодья уходила всё дальше, и столпившиеся к тому времени на берегу, греческие воины не могли сделать уже ничего.

Монастырёк, где они решили остановиться, был маленький, бедный, с приземистой церквушкой. Он весь прятался за горой, в тени нескольких олив, составляющих монастырский сад, и был обнесён полуразвалившейся каменной оградой. С турецким чиновником, приехавшим с десятком конных воинов, столковались, поскольку Фёдор вёл переговоры с турками заранее. Но только начали втаскивать вещи и располагаться на ночлег, прибыло посольство с того берега, от патриарха, с требованием вернуться в город и прибыть на синклит. Фёдор, уверенный в себе и в своих людях, ответил бранью. Посольство уехало несолоно хлебавши.

Назавтра Пимен, как обещал, возвёл Фёдора в сан Ростовского архиепископа. Хиротония происходила в монастырской церквушке, которую местные монахи и приезжие русичи заполнили целиком. После был обед во дворе, за самодельными столами, на скамьях и разложенных досках. Свои русичи, из дружины Фёдора, поздравили его с опаской. Оставшись с глазу на глаз с Добрыней, Фёдор сказал:

- Иначе было нельзя! Пимен не понял бы. А коли его снимут теперь, нам навяжут унию с Римом. Понимай сам!

- Спасибо, игумен! - сказал боярин. - А я уж тово, усомнился в тебе... Повещу ребятам, колготы б не стало!

- Повести! И скажи: нам за собой католиков тянуть на Русь не след!

Слава Создателю, поняли как должно. Это Фёдор почувствовал, видя, как подобрели глаза его дружинников. Кто-то спросил:

- А что будет с Симоновым монастырём?

- Не уже ли оставлю? - сказал Фёдор. - Игумена поставим из своих, монастырских, и навещать вас буду всегда!

Посланцы патриарха Нила являлись ещё трижды. Последний раз приехал старик Дакиан. Уединясь с Фёдором, поднял на него подслеповатые глаза.