Светоч русской земли (СИ)

В каменном проходе было пусто. Он ступил внутрь, нагнув голову, и ещё постоял, глядя на берег. Скрывающийся за лодьями тать, инок ли не показывался. Фёдор выбрался внутрь, оглянулся - никого не было и тут. "Померещилось!" - подумал он и зашагал к себе в монастырь. Калитка оказалась запертой, и ему долго пришлось стучать у ворот, прежде чем сторож с ворчанием отворил ему и впустил внутрь, бормоча что-то о шастающих русичах.

Уже укладываясь спать и подтрунив над давешними страхами, Фёдор понял, и яснота на время прогнала даже сон, что в завтрашнюю ночь ему не просто будет выбраться из монастыря так, чтобы за ним не стали следить и чтобы соглядатай не пошёл следом. Об этом думалось ему весь следующий день. Фёдор прикидывал так и этак, а решение пришло с другой стороны.

По возвращении из патриархии Фёдор обнаружил у себя в келье дорожного боярина, Добрыню Тормосова, который стал жаловаться на слугу, Пешу Петуха, который которую ночь гуляет на стороне, найдя себе бабу в городе. Лазит через ограду, позоря обитель, а днём клюёт носом и совсем отбился от рук.

- Пристрожить? - спросил Фёдор. - Ладно, пошли ко мне!

Боярин встал, перебросив ношу ответственности на плечи игумена, а Фёдор, думая о своём, принялся за трапезу.

Пеша Петух встал на пороге кельи с убитым видом.

- Никак, жениться надумал? - спросил Фёдор. - Проходи! Садись!

Пеша сел на краешек скамьи. Красные пятна на щеках, бегающие глаза, руки, вцепившиеся в край скамьи... Фёдору вдруг стало жалко парня, а за жалостью пришла иная мысль.

- Где живёт-то твоя зазноба?

- В Макеллах, - сказал Петух. Мгновение назад решивший запираться, но, почувствовав перемену в голосе игумена, решил не врать.

- Жёнку позоришь, меня!

- Вдова - она! - сказал Пеша. - Соскучала... - И, весь залившись алой краской, добавил, опуская голову. - Руки мне целует...

- Всё-таки отдохни! - сказал Фёдор. - Всё одно с собой не увезёшь. А дитё сотворишь ежели? И уедешь на Русь! О том помысли! И ей потом без тебя... - Он докончил, думая о своём. - Вот что! Нынешней ночью оставлю тя у себя в келье. Не сблодишь?

Петух смотрел на него, не понимая.

- На вот! Наденешь мою сряду! А коли выйдешь за нуждой, рожи-то не кажи, не узнали штоб! А мне давай твою одёжу... Переоболокайся дак!

Петух начал что-то понимать, надел монашескую хламиду, прикинул, как закрыть лицо видлогой.

Фёдор переоделся в мирское платье Петуха. Прикинул, что они одного роста. Смерив ногу, сменялся и сапогами. Натянул глубже на уши Пешин колпак.

- Отче игумен! - позвал Пеша, когда он уже собрался уходить. - Тамо, за хлебней, у их камни выпавши, дак удобно перелезть, я завсегда тамо. А ещё сказать-то боялся допрежь. Отец игумен, следят за тобой! Дак ты моим путём... Не в ворота штоб!

Фёдор посмотрел на слугу с удивлением: понимает! Ране бы и не помыслил такое.

- Мы, отче, все за тя Господа молим! - сказал Пеша. - А жёнку ту, Огафью, не бросить мне, жалость такая берёт, как подумаю, что не увижу боле, - в море бы утопился!

- Ладно, о том после, - полуразрешил Фёдор, почувствовав в голосе Петуха мольбу. - А за совет спасибо! Добрыне скажу, что ты - у меня!

Фёдор, опустив голову и сгорбив плечи, подошёл к кельям, где разместилась его дружина, и нос к носу столкнулся в дверях с боярином. Было уже темно, и Добрыня не вдруг узнал своего игумена.

- Молчи! - сказал Фёдор. - Петух - там, а я удираю, не зазри!

Боярин понял и кивнул головой:

- И ране бы так, батюшка, чаю, блодят греки! Може, и уведашь чего! Провожатого не послать?

- Увидят! - возразил Фёдор. - Помни, я почиваю у себя в келье! Иным не скажи...

***

Темнота опускалась на город. Царапаясь за камни, Фёдор уже мало что различал, а когда кривыми улицами выбрался к Влахернам, стояла тьма. У ворот монастыря его окликнули. Молодой инок долго всматривался в лицо Фёдора, с сомнением поглядывая на его мирское платье, потом кивнул, велев идти за собой.

Монастырский сад подходил к воде, и когда они устроились в каменной хороминке на краю сада и Фёдор выглянул в сводчатое окно, то увидел вымол, освещаемый воткнутым в бочку с песком факелом.

Ждали долго. Наконец к вымолу причалила лодья, из которой на берег сошли трое фрягов, причём один из них в монашеском платье, что видно было даже и под плащом. С берега к ним подошли двое монахов, и один, откинув накидку, поздоровался с монахом-фрязином. Неровно горевший факел вспыхнул, и Фёдор едва не вскрикнул, узнав в лицо патриаршего нотария. Приезжие и встречающие гурьбой пошли в гору, а спутник Фёдора, ухватив за рукав, повлёк его по-за деревьями сада к кельям. Когда они вошли в сводчатый низкий покой и в свете глиняного светильника Фёдор увидел двух старцев, один из которых был знакомым ему писцом у нотария, он уже не удивил. Молодой инок по знаку старого покинул покой. В келью протиснулся ещё один монах, незнакомый Фёдору.

- Разглядел? - спросил его один из незнакомых ему старцев.

- Да! - сказал Фёдор, начиная понимать, зачем его сюда позвали.