Светоч русской земли (СИ)

О Киприановом "латынстве" Василий тоже не стал спорить. Ни к чему было! Отец всё одно не хочет и не захочет, пока жив, видеть возле себя болгарина.

- Киприана твоего видеть не хочу. Трус! - продолжил отец. - Умру, тогда поступайте, как знаете! Москвы сожжённой простить ему не могу. Батько Олексий разве ушёл бы? Да ни в жисть! И бояр бы взострил, и народ послал на стены! Ты баешь, книжен - он, и всё такое прочее... А ведаешь, сколь тех книг погибло, дымом изошло, кои батько Олексий всю жизнь собирал! Тамо такие были... что мне и не выговорить! Грецки, сорочински, халдейски, всяки там... коих и Киприан твой не читал! Сочти и помысли, сколь могло на тех книгах вырасти учёного народу!

- Митяй, - начал Василий.

- А што Митяй! - оборвал отец. - И книжен был, и разумен!

- А галицки епархии... Кабы не Киприан...

Но отец не дал ему говорить:

- Не верю! Ни лысого беса не вышло бы всё одно! Прелаты латынски не позволили бы, передолили! Ульяна вон и та не сумела Ольгерда на православие уговорить... Так и помер! Кто бает - язычником, кто бает - христианином, а Литву всё одно католикам отдали! И Витовтовой дочери, сын, боюсь!

Дмитрий сидел большой, тяжёлый, оплывший, с мешками в под глазами, и Василию стало жаль родителя. Захотелось обнять, прижаться, как когда-то в детстве, расцеловать, утешить. Видимо, и Дмитрий что-то понял, искоса глянув на сына, утупил глаза и, вздохнув, сказал:

- Овогды не чаял, дождусь ли... Тут колгота в боярах, Юрко прочили в место твоё. Не подеритесь, сыны, на могиле моей, не шевельните костью родительской!

"Ни кто иной, как Федька Свибл! - подумал Василий. - То-то Юрко зверем на меня глядит!"

Дмитрий помолчал, поднял на сына глаза:

- Доносят, с дочерью Витовтовой слюбились тамо?.. - Он недоговорил, задумался, спросил, - не съест тебя Витовт твой?

- Не съест! Литовски жёны, почитай, никого ещё не съели!

Дмитрий помолчал, понял. Опять свесил голову.

- Ну, тогда... А всё одно, пожди! Как тамо и што. Ноне не вдаст ю замуж, Ягайло воспретит, круль дак! - Отец отмахнул головой, отвердел лицом. - Хочу, сын, великое княжение тебе оставить в вотчину, по заповеди Олексиевой. Пора! Не всё нам ордынски наказы слушать! Кошка доносит, царю нонь не до нас, уступит... Ну и я... Батько Олексий, покойник, того и хотел! К тому половину моих московских жеребьев тебе одному отдаю, на старейший путь. Да Коломну, да волости, да прикупы... В грамоте всё писано! Братья не обездолены тоже... Ну и велю мелким князьям на Москве жить! За доглядом твоим штоб и под рукой всегда. Без того - двору умаление. У царя ордынского вон подручные царевичи тоже под рукой живут, не грех перенять! Владимир Андреич будет тебе, как и мне, младшим братом. Началуй! Великую власть тебе вручаю, не урони! А уж коли Господь отымет... Али деток не станет у тя, тогда Юрко... А до того ты ему в отца место. Помни! Не задеритесь, сыны! - повторил он и замолк, свесив голову.

Василий лишь потом понял, постиг всю глубину отцова замысла и размер ноши, свалившейся ему на плечи с этим родительским решением. Всю Русь - эко! Великое княжение, за которое столетьями дрались князья Киевской, потом Владимирской Руси - в вотчину и род! Ему одному, старшему! И также наперёд - вся власть старшему сыну! Не было того ни в Литве, ни в Орде. Не было и в Византии!

- Нижний надобно не упустить. Семёна с Кирдяпой смирить - тебе поручаю. Я уже не успею того. А Нижний - надобен!

- Москву из-за Кирдяпы сдали? - подал голос Василий.

Бают, роту давал один Семён, он и в особой чести у хана. Василий токо рядом стоял.

- Не воровал, а за чужой клетью хозяина сторожил, пока дружки добро тянули! - уточнил Василий.

Дмитрий воздохнул:

- Так-то оно так! Да Василий Кирдяпа к тому ещё - и старший сын! С им оттого - и докуки поболе... На Кирдяпу особо не налегай! Тохтамыш его в железах держал, бают. Авось поумнел с того! А с Семёна за Москву спросить надобно полной мерой!

Оба задумались. В комнате копилась тишина, потрескивало дерево, ровно горели свечи, огоньки их плавали, дробясь, в слюдяных оконцах горницы.

- Иди! - сказал, наконец, отец.

Василий двинулся к выходу, остоялся, подошёл к отцу, взял руку родителя и облобызал. И отец погладил сына по волосам. У обоих защипало в глазах.

Глава 11

В июле, шестого числа, вернулся из Царьграда Пимен и затеял собирать внеочередную дань с владычных волостей.

В Москве бушевал сенокос. Все были в полях. Торопясь ухватить вёдренные дни, косили и гребли, метали копны.

Среди этих трудов приезд Пимена с его новыми грабительствами и запросами был некстати!

Владычный посельский, Иван Фёдоров, чумной с недосыпа, так и высказал в лицо владыки:

- Нету серебра! А другого пошлёшь, те же раменски мужики живым отпустят ли ищо, а то и шкуру на пяла растянут! Вот и весь мой сказ! Сколь мог - собрал, послано было тебе, к Царюгороду, а ныне не обессудь и не зазри! Нету! Токо отдышались от последнего разоренья, токо выстали!