Светоч русской земли (СИ)

Феофан смотрел, насупясь, потом сказал ему:

- У тебя святые словно плавают в аэре! Но, может, это - и нужно!

Андрей, зарумянившись, склонил голову. Учитель угадал и, кажется, одобрил его.

- Ты почти не делаешь замечаний, учитель! - вмешался Епифаний. - Андрею ты и слова не сказал за весь день!

- Не всё можно выразить словом, Епифаний! - сказал Феофан. - Иное, Невыразимое, я могу лишь указать! Талант приходит от Господа, Свыше! Человек - лишь держатель таланта, и его долг - не зарывать в землю то, что вручено Господом.

И снова Феофан обратился к толпе. Подрясники духовной братии мешались со свитами и сарафанами мирян, посадских изографов, набежавших посмотреть и послушать мастера.

- Исихия! - выкрикнул Феофан. - Труднота преодоления страстей! Аскеза! Иссохшая плоть в духовном стремлении! Столпники! Мученики! Ратоборцы! Зри и чти, яко наступают последние времена, и должно победить в себе земное естество! Приуготовить себя к суду Господню!

Епифаний, с восторгом глядя на учителя, поднял голос, сказав, что конец мира уже - близко, ибо грядёт через столетие, с окончанием седьмой тысячи лет, и даже Пасхалии составлены до сего срока.

Но Феофан затряс гривой:

- О конце мира рекли ещё подвижники первых веков! Знаем ли мы сроки, предуказанные Господом? Когда, скажи, был явлен Спаситель? Да, ты скажешь, тогда-то, рождён Девой Марией в пещере, по пути в Вифлеем. Но чти: предвечно рождается! Духовное - вне времени! Перед веками нашей земной жизни! И постоянно! Всегда! Спаситель токмо явлен во плоти из чрева Девы Марии для нас, в нашем мире! Но предвечно, всегда, постоянно рождается Сын от Отца, Свет от Света, и возможет явить Себя повсяк час, как и Богоматерь, не раз и не два являвшаяся праведным! Дак можем ли мы назвать день и час, век или тысячелетие, когда ся свершит Страшный суд? Ведаем ли мы сиё? Не должно ли сказать, что суд творится всегда, вне нашего земного времени, вне наших лет, и потому всегда, во всяк час праведник должен приуготовлять себя к суду пред престолом Господа? Не о том ли должно писать и нам, знаменуя храмы Божии?

- Дак, стало, Пантократор в куполе... - начал Епифаний, обожающими глазами взирая на мастера.

- Да! - сказал Феофан, встряхивая головой. - Пантократор - Судья, и Спас в силах, Спас на престоле - Судья также! И суд идёт, и суд - непрестанен, и непрестанно делание для Господа! Непрестанен - труд праведников, предстоящих за нас перед Его престолом!

За спиной художника послышалось шевеление, сначала не замеченное Феофаном. Толпа глядельщиков раздалась, многие, доселе внимавшие мастеру, заоглядывались, теснясь.

- Приветствую тебя, мастер! - раздалось греческое приветствие, и Феофан обернулся, сначала недоумённо, потом с промельком улыбки на лице. Перед ним, улыбаясь, стоял Киприан, только что вошедший в церковь в сопровождении ростовского архиепископа Фёдора и пермского епископа Стефана Храпа и троих владычных данщиков, которых Киприан таскал за собой по служебной надобности.

- Ты баешь, Господень дар художества приходит Свыше и не нуждается даже и в словесном именовании? - продолжил Киприан по-гречески, отчего разговор замкнулся между Феофаном и Киприаном с его спутниками.

Прочие отступили в сторонку, взирая то на мастера, то на владыку.

- Но надобна и школа, - продолжил Киприан. - Зри, сколь многие научаются от тебя! И не так ли надлежит понимать притчу о талантах, которые ленивый и лукавый раб зарыл в землю?

- Да, я могу научить их мастерству! - сказал Феофан, перейдя на греческий. - Но видению научить нельзя. Оно приходит Свыше, как Благодать, и является Благодатью!

- Ну а как ты, побывав в Константинополе, находишь теперь сию столицу православия и нашу Москву рядом с ней? - улыбаясь и перейдя на русскую молвь, спросил Киприан, обращаясь к Игнатию. - Каково - наше художество по твоему разумению и сравнению?

Игнатий смутился, не зная, что сказать. В живописи он разбирался плохо, понимая, что вопрос задан ему владыкой ради стоящих в храме.

- Град Константинов - велик, и преогромен, и чудесен, и нехитрей зело разными украсами, - начал он, поглядывая то на художника, то на владыку. - Но, мыслю, мастер сей ничем не уступит греческим.

- Ибо грек! - присовокупил Киприан с улыбкой, вопрошая. - А русские мастера?

- Не ведаю, владыко! - сдался Игнатий, утирая пот. - В художествах живописных не зело просвещён!

- Говорят, Мануил сел на царство? - спросил Феофан, выводя Игнатия из трудности.

- О да! Пречудно и предивно - видение! - подхватил Игнатий, почувствовавший благодарность к мастеру, спасшему его от стыда.

И он стал рассказывать. Поставление Мануила, свершившееся год назад, тут ещё звучало новинкой. Игнатий рассказывал, как показался Мануил, как облёкся в кесарскую багряницу, описывал Софию, набитую глядельщиками, и уже полностью овладел вниманием присных.