Светоч русской земли (СИ)

В Нижнем Новгороде Варфоломей увидел торговую мощь волжского пути. Их хлебный обоз, где был собран двухлетний запас не одного Кирилла, но многих радонежан, показался лишь каплей, ниточкой среди обозов, притекающих ежедневно и еженощно на нижегородский торг. Шум, рёв, мычание и блеяние пригоняемых стад; ржание коней; туши верблюдов и их покачивающиеся над толпой морды; разноязычный гомон толпы, смешение лиц и одежд; рабы и рабыни, выставленные на продажу... Величавый ход великой реки; скопление судов у пристаней - паузков, учанов и насадов, лодей и лодок, волжских "веток" и новогородских "ушкуев"; персидские, татарские, бухарские, фряжские и иные гости, армяне и греки, аланы и черкасы, хазары, имеретины и готы, тверичи и новгородцы, торгующие в своих лавках рыбьим зубом, воском и узорной кованью; груды товаров в рогожных кулях, бочонках, бочках, корчагах и ящиках, то под навесами, то так наваленные на берегу...

Хлеб удалось продать только на четвёртый день к вечеру. Насколько удалась сделка, Варфоломей не мог судить. От него требовалось теперь одно: зашить в пояс рубли и серебряные диргемы и довезти их до дома.

За четыре дня в Нижнем Новгороде насмотрелся всякого. Потрясло его, что русские продавали русских же иноземцам. Как это могло быть, никто ему объяснить не мог, и даже рабы-полонянники. Кого-то выкупали из татарского полона, кого-то тут же продавали снова. Кто-то, бывши холопом, попал сюда после разорения господина... В том, что свои продают своих, было нечто такое, против чего он должен будет направить все силы своей души. Не должно христианину роботить братью свою! Русская церковь запрещала держать холопов на своих землях. Но те рабы, те домашние холопы, свои, ближние, почти члены семьи, как у них в доме, - тот же Тюха Кривой, его старший друг и учитель в ремёслах, - что ж, после смерти родителя и он мог бы попасть сюда, на это торжище, и быть продан в чужие земли, к незнаемым языкам: в Бухару, в степи ли, на Кавказ, за Железные ворота или ещё дальше, за Хвалынское море, в Персию, в Египет, или в аравитскую пустыню?!

И вместе с тем, какая сила - во всём! Правы - суздальские князья, что замыслили перебраться сюда, в эти твердыни, в Кремник, вознесённый над торгом и великой, уходящей в далёкие дали рекой. И, пожалуй, не так уж и легкомыслен был деинка Онисим, кричавший, что суздальский князь сможет восхотеть схватиться с московским князем за великий владимирский стол! И этому, - подумал он, - надо не дать свершиться. Да будет единой исстрадавшаяся в княжеских которах Русская земля. Впрочем, в суете нижегородского торга, подобная мысль и ему показалась предерзкой.

Как справиться с этим кипением, напором и движением? Чей голос не утонет и сможет быть услышан в рёве, гуле и грохоте этой толпы? Духовному труду потребна тишина. Из Александрии или Антиохии праведники уходили в пустынь, чтобы там воспитывать и устремлять свою душу к подвигу Отречения. И уже воспитав себя, умудрённые опытом пустынножительства, приходили проповедовать в города...

За два дня до отъезда ему удалось узнать о пригородном монастыре Вознесения Господня, основанном не так давно постриженником Киево-Печёрской обители Дионисием, который сначала ископал себе пещеру и спасался в ней, пребывая в Безмолвии.

Варфоломей направил свои стопы в монастырь, даже не придумав, о чём он будет беседовать с Дионисием, если тот захочет его принять.

Монастырёк был невелик, церковь и кельи - новорубленые. С замиранием сердца вошёл Варфоломей в ворота монастыря. Всё было так знакомо, так сходствовало его помыслам! Привратник, всмотревшись в лицо юноши и улыбнувшись, спросил:

- К авве Дионисию?

Варфоломей кивнул, залившись румянцем.

- Пожди мал час! - сказал привратник.

Шла служба. Варфоломей стал позади толпы прихожан и стал молиться. И забыл на молитве обо всём на свете и был как во сне, так что, когда привратник тронул его за плечо, он не сразу сумел обернуться и понять, что его зовут, и прийти в сознание.

Дионисий приметил юношу ещё на молитве, во время богослужения. Осмотрев гостя с головы до ног и поняв, что перед ним не простой паломник, он пригласил Варфоломея к себе в келью, поставленную на скате горы, простую, рубленную в две связи, из второй половины которой ход шёл в пещеру, ископанную подвижником для первого своего пристанища и служившую ему и поныне убежищем для молитвенного уединения.

Дионисий был ещё не стар, худ, горбонос, с проницательным и острым взором, в котором угадывались ум, воля и твердота нрава.

Варфоломей, приняв благословение у старца и справясь со смущением, объяснил, кто - он и откуда и каковых родителей.

Дионисий склонил голову, его первое впечатление об этом отроке подтверждалось - гость был ещё менее прост, чем даже умел о себе помыслить!

Разговор, затронув то и другое и третье, втёк в русло общих духовных интересов, и оба поняли, что нашли друг друга.

Варфоломей так и не признался старцу, что собирается в монастырь.