Светоч русской земли (СИ)

Беседа уже перешла за ту грань, где беседуют владыка с просителем или подчинённым, и уже время приближалось к полуночи, Когда, наконец, Феогност прикрыл глаза, а Стефан, опомнясь, умолк на полуслове, беспокоясь, не утомил ли митрополита.

"Всё - возможно! - думал Феогност. - Возможно и то, что из таких, как эти двое, возникнет и процветёт русская Фиваида, и не погибнут, и спасены будут откровения афонских старцев, а с ними не померкнет и гаснущий огонь Византии, и православие прозябнет и расцветёт в этой северной стороне". Теперь, на склоне лет, он более был расположен поддерживать Вечное, Духовное, То, Чему нет предела и смерти, чем тленные и сиюминутные подвиги кесарей и князей...

Феогност припомнил свой ордынский плен и повёл плечами. Надо укреплять церковь!

- Добро! - сказал он. - Пошлю с вами иереев с антиминсом, да освятят выстроенный вами храм!

Феогност помолчал и осмотрел Стефана:

- Однако и то примолвлю, сыне! По всякий час, когда умыслишь о том, жду тебя у Богоявления на Москве, понеже и нам у себя надобны таковые, как ты, мнихи! И ты, отроче! - повернул он взор на младшего. - Помысли о своём пути! И тебе не закрыты врата в обитель Богоявления! Притужен и суров - подвиг пустынножительства!

Младший улыбнулся и в третий раз отверз уста, сказав:

- С детских лет ещё хочу, владыко, узрети Фаворский Свет! - Он не договорил до конца, смутясь, и улыбнулся, глядя на митрополита, и слов возразить ему у Феогноста не нашлось.

Глава 7

Валили деревья. Дорубали подклет, ладили крыльцо на стояках. Казалось, это никогда не кончится. Оба вымотались, но Стефан гнал. Варфоломей старался, угождая брату, делал подчас лишнюю работу, так хотелось услужить Стефану, и была надежда привязать его тем к их обители. Варфоломей даже не подозревал о тех страстях, которые бушевали в душе брата. Почему и старался Стефан сделать всё погоднее, дабы младшему брату легче было потом, когда... Варфоломей чувствовал, но не хотел верить, что Стефан уйдёт, а Стефан чувствовал, что брат останется, хоть и не говорил с ним об этом. Так вот и шло. И подошло, наконец, жданное, когда на исходе дня в лесу послышались голоса, конский топот и голос Петра, окликающего братьев. Пётр выбрался из леса сияющий:

- Ведь едва нашёл! Затёсы ти смолой залило, не видать! Попов в болото увёл, еле выкарабкались оттудова!

Посланцев Феогноста было четверо. Два священника, псаломщик и дьякон. Старик священник ехал верхом, горбясь в седле, прочие шли пешком. Всемером в хижину едва влезли, едва разместились.

Посланцев владыки надо было накормить, и Варфоломей, ублаготворяя гостей, нарезал остаток принесённого Стефаном копчёного осетра, достал испечённые к этому часу калачи, сварили укроп из прежних дарений. Гости принесли сыр, яблоки и ещё мягкий ржаной хлеб. Трапеза получалась отменная.

Впрочем, старый священник, отстранив трапезу, полез осматривать церковь. Долго выяснял, положен ли в основание алтаря четвероугольный камень, да как поставлен крест, да содеяны ли надрезы на столпах престола, да есть ли отверстия для гвоздей, да добыты ли гладкие камни для их забивания. По мере того как обнаруживалось, что братья всё сделали по канону, лицо старика прояснялось и он уже смотрел благожелательным оком, разрешив себе даже присесть. Но и тут предложил пока отложить трапезу, и на последних каплях вечернего света совершить полагающуюся накануне освящения церкви малую вечерню со всенощным бдением.

Спутники старика не очень обрадовались отложению трапезы, Пётр нахмурился, а у Варфоломея пересохло во рту и забилось сердце: вот оно, подошло! То, ради чего были все труды в надрыв и свыше сил, то, чему он порой почти переставал верить. О трапезе он забыл.

Вступили в церковь. Задёрнули завесу алтарной преграды. Зажгли свечу, ибо стемнело уже и багряные светы солнца в окнах церкви не позволяли различить строки "Служебника".

Вот в пахнущем сосной воздухе храма потёк аромат ладана. Священник, крестообразно взмахивая кадилом, осенил закрытые царские врата.

- Слава Святей Единосущной Животворящей и Нераздельной Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков!

Дьякон, стоя лицом к священнику, подхватил:

- Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу! Приидите, поклонимся и припадём Христу, Цареви нашему Богу! Приидите, поклонимся и припадём Христу, Цареви и Богу нашему!

- Цареви и Богу нашему! - повторил про себя Варфоломей, удерживая слёзы. И уже дружно, хором, они подхватили строки сто третьего псалма: