Ещё Филиппьевым постом, встретив обоз с лесом, ведомый Мисаилом, Алексий, остановив свой возок у груды выгружаемых бревён и посмотрев с минуту на работу послушников и монастырских трудников из мирян, кивнул старцу Мисаилу подойти и, улыбнувшись, напомнил ему о том давнем дне, когда Мисаил, ещё Мишук, приехал в монастырь с обозом камня.
- Протасий Фёдорович,
- Пустое!
Ещё помолчали.
- Брат Стефан в келье с тобой жил до меня? - спросил Алексий.
- И ноне заходит! - сказал Мишук. - Не забыват! Смыслённый муж, а простой! И топором владеет, словно древоделя!
Алексий чуть усмехнулся похвале и вздохнул:
- И топором, и пером владеет! Ныне надобен настоятель месту сему, како мыслишь?
- О Стефане? - растерялся Мишук. Подумал, глянул в лицо наместника. Тот следил, как накатывают брёвна в высокий костёр ошкуренного леса. Как-то не задумывался никогда о том... Одначе, почему бы и нет? Не москвич, дак... Всё одно... - Поднял голову, решаясь, сказал. - Брат Стефан возможет и игуменом!
Алексий кивнул и прибавил:
- Не ведаю, примет ли братия Стефана! И молвить о том боюсь: меня послушают, а сердцем станут противу - то худо! Перемолви с иноками, подскажи! А про меня не сказывай, понял, Мисаиле? Не похотят, и я не прикажу! Может, иной люб...
- Старца Геронтия нудили, не восхотел! - сказал Мисаил. - Да и ветх деньми...
- Перемолви с братией! - повторил Алексий, усаживаясь в возок. - А мне скажешь погодя, келейно.
Алексий переговорил и со многими, большей частью не так прямо, но дело было совершено. Те, кто и думать не мог о том, чтобы пришлого, без году неделя, откуда-то из-под Радонежа инока возвести в игумены столичного монастыря, теперь обсуждали, обмысливали, прикидывали так и этак, и всем уже негласный совет Алексия начинал казаться не таким уж нелепым, как поначалу. Даже и тем отличием, что пробыл в монастыре недолго и не принимал участия в местных дрязгах, борьбе и шёпотах, Стефан устраивал всех. К Рождеству избрание Стефана, недавно возведённого Феогностом в сан иерея, было почти решено.
Глава 10
А Святками из Великого Новгорода прибыл в Москву на переговоры новгородский архиепископ Василий Калика. Приехал он накануне Крещения. Ещё прыгали по улицам хвостатые и рогатые кудесы, толпами шатались ряженые из дома в дом, когда новгородский поезд на рысях миновал Занеглименье и, встреченный конными бирючами, приблизился к куполам и башням Богоявления.
Скакали в алых, рудожёлтых, зелёных, травчатых и голубых, подбитых соболями опашнях новгородские бояре, сверкала серебром сбруя коней, переливались звончатые удила и узорные чешмы, развевались шёлковые попоны, звон колокольцев вздымал собак и вызывал восхищение мальчишек, которые стаями бежали вдоль и вослед поезду.
Двор монастыря - полон. Духовные и миряне, клир и бояре, череда монашеской братии; толпы мирян на въезде и за оградой; избранные горожане в нарядах, соперничающих с боярскими; сотни галок, сорок и ворон, вьющихся в поднебесье; шум толпы и всё покрывающие переборы звона колоколов.
Гремели, заливались колокольцы. Новгородские бояре в опор въехали в распахнутые створы ворот. Храпели кони. Всадники соскакивали в снег. И вот - возок архиепископа. И Стефан, волнуясь, сделал шаг вперёд к распахнувшимся дверцам возка. Он не знал Калику и ждал великана, который вылезет из возка, ступит, проминая снег, на алые сукна... А из возка появился скромно одетый, небольшого роста старец, посмотрел весёлыми глазами в растерянное лицо Стефана, лёгкий, в облаке белой бороды. И только по посоху, да по надетой вместе с наперсным крестом цареградской панагии Стефан догадался, что перед ним - владыка Великого Новгорода, и, покраснев, склонил в поклоне куколь и поцеловал руку архиепископа. Из возка показался спутник Калики, русоволосый и чем-то похожий на своего архипастыря, посмотрел окрест, и на Стефана в особицу, произнёс по-гречески приветствие, и Стефан едва поспел сообразить и тоже ответить по-гречески Лазарю.