Светоч русской земли (СИ)

Проводив Стефана, Варфоломей принялся рубить дрова. За работой лучше думалось и легче успокаивалось сердце. Ветер шумел по вершинам деревьев. Золотая берёзовая роща трепетала и переливалась. По небу проплывали белые барашки отставших от каравана облаков. Пахло сырью, древесным грибом и осиновой горечью. "Снегу ещё рано быть, - прикидывал Варфоломей, - завтра-послезавтра отдаст, и снова потеплеет". Ещё доцветал сентябрь в красоте лиственных рощ, зелень которых преобразилась в червлень и багрец, бронзу и старое золото. Ели стояли тёмными островами в этом сияющем море. Он разогнулся, вогнав топор в корягу. Так было легко дышать! Так юн и свеж - воздух, так спокойно - в природе и на душе. Горечь, если и была, растворялась в осеннем воздухе. Чего же он хочет? Так надо и жить, наедине с Богом, как жили древние старцы в египетской земле... Трудиться, молиться и ждать откровений Свыше!

Он рассчитал время, которое ему понадобится, чтобы возвести ограду вокруг пустыни. Времени было в обрез. Отнимать часы от молитвы он себе запретил. Оставалось сократить сон; еда его мало заботила, хлеб пока был, а вскоре Пётр привезёт муки и рыбы. Варфоломей насушил грибов, набрал клюквы и брусники, для которой приспособил корытце, вырубленное из осинового ствола, и прошёлся по ней толкушкой, чтобы ягода залилась соком. Клюкву же ссыпал в берестяной кошель, и то и другое спрятал в подклет церкви.

Кроме монастырских второстепенных дел, оставалось первостепенное - встреча с игуменом Митрофаном, стариком иеромонахом, живущим на покое вблизи Хотькова, имеющим право исповедовать, причащать и постригать в иноческий чин, с которым было сговорено у Стефана, чтобы тот приходил иногда в их Троицкую церковь служить литургию. Встретиться надо было потому, что жить в лесу мирянином, не будучи постриженным в монашеский сан, Варфоломей не хотел. А на это, на поход в Хотьково, тоже надо было немалое время, на что у него не выкраивалось лишних дней! Варфоломей заранее видел свою ограду из поставленных стоймя кольев, рассчитал потребное их количество и понял, что если уйдёт надолго, то не успеет!

Но и тут Господь помог Варфоломею. Пока он раздумывал, когда ему идти в Хотьково, игумен Митрофан явился к нему. Было так, что Варфоломей, разделывая землю под огород, разогнулся, сбрасывая пот со лба, и в путанице ветвей узрел лицо в серо-серебряной бороде. Он смотрел недвижимо, пока старец, с посохом в руках, не вышел из кустов, и тогда понял, что это - не мара, а человек.

- Бог - в помощь, Олфоромеюшко! - сказал старец, приближаясь к неоконченной ограде. - Не ошибся я? А мне твой братец, Стефан, баял о тебе, просил пособить в молитвенном труде! - Старик смотрел добродушно, а говорил задышливо. - Как попал? - продолжил он, не ожидая вопроса. - А ведал гору Маковецкую! Ведал! И церкву, вишь, освятили! Красовитая церква у вас! Хоть и мала, но красовита!

Варфоломей, всё ещё не пришедший в себя от неожиданной встречи, кивнул головой.

- А место? Гору? Ну, так я и думал! Нечисто тут, надо и гору святить. Я и водички с собой принёс свячёной!

Варфоломей завёл старика в хижину, кинулся готовить стряпню, но Митрофан отмахнул рукой:

- Пустое! Не суетись! Хлебца поедим с тобой, да укропу горячего согрей мне, а то по старости изнемог. А заутра я литургию совершу в храме твоём!

Варфоломей кинулся старцу в ноги с просьбой постричь его в иноческий чин.

- Ещё от юности... Родителев берёг, дак потому только... - бормотал он.

- Постригу, сыне, постригу! - успокоил его Митрофан. - Вот отдышусь, отдохну у тебя, а там возьму сколь ни то братии и всё потребное, и пострижём тебя в ангельский чин!

- Ежели благословишь меня, отче, сходить... - начал Варфоломей...

- А и то мочно! - перебил его старец. - Побегай сам! Грамотку я тебе нацарапаю. Всё и принесёте сюда, а я тем часом и поотдохну у тебя день-два. В экую глушь забрались вы оба! - Митрофан покачал головой, улыбнувшись...

Скоро отвар был готов, нагрета вода. Варфоломей вымыл старцу ноги, прополоскал и пристроил сушить онучи, обул игумена в шерстяные носки, оставленные братом Петром, после чего встали на молитву.

Ели неспешно, разговаривая. На дворе стемнело, и Варфоломей затеплил лучинку в железном светце, воткнутом в осиновую колоду, перед которой пристроено было осиновое корытце для падающих огарков. Лучина прогорала, Варфоломей, не прекращая беседы, вставлял новую. Он уже задвинул устье дымника кленовой заслонкой, нащепал лучины на утро, вымыл мисы, и всё это не прекращая разговора. Предложил ночную посудину, но Митрофан отмахнул рукой:

- Выду на волю, не развалюсь, поди!