Светоч (СИ)

Эрлих пришел в себя в больнице — как позже выяснилось, на Кенноре — ответил на стандартные вопросы врача, убедившие персонал в его вменяемости, осмотрел странную конструкцию, фиксирующую его левую руку в приподнятом и согнутом состоянии, и спросил:

— А где пилот?

Он помнил, что узнавал имя светловолосого симпатяги, но сейчас оно почему-то выветрилось из памяти. Врачи засуетились и вскоре сообщили ему, что Вильхельм Бауэр доставлен в военный госпиталь в Нератосе.

— Что с ним, как он себя чувствует? — терпеливо уточнил Эрлих.

— Вы не хотите узнать о своих травмах? — забирая из рук медбрата лист бумаги, поинтересовался врач.

— Подозреваю, что я сломал руку. Что с Вильхельмом?

Узнав, что пилот получил легкие повреждения — ушибы и сотрясение мозга — и сейчас проходит курс реабилитации, он удовлетворенно кивнул. Если бы с Вильхельмом случилось что-то непоправимое, Рудольфа пришлось срочно убивать собственными руками. А так — можно подождать.

Прогноз о сломанной руке оправдался. Эрлих выслушал перечисление раздробленных и смещенных костей и задал прямой вопрос:

— А вы сможете собрать так, чтоб была, как новенькая, или?..

Врач отвел глаза и закатил длинную речь о чудесах восстановительной гимнастики.

«Ясно. Не смогут. Вот и замечательно. Значит, проблемы с магией всегда можно будет списать на последствия перелома. Ах-ах, рука не двигается… Не забыть, что меня этот факт должен расстраивать!»

Рассказ о прочих ушибах Эрлих прослушал невнимательно. Вторая рука и ноги двигались, голова от подушки отрывалась, поясница и задница изрядно болели, но если ушибы — пройдет. Он позволил себе прикрыть глаза, а потом встрепенулся, и прежде чем провалиться в сон, приказал:

— Вызовите на завтра командира Корпуса телохранителей.

— Вы хотите отдать ему какие-то распоряжения? — наклонившись к нему, спросил врач.

— Да. Пусть сделает Бауэра моим личным пилотом. Я больше ни с кем летать не буду.

Убедившись, что никто не собирается опровергать тот факт, что состояние здоровья позволит ему сесть в флаер, Эрлих заснул. Следующие два дня он провел в дреме и коротких разговорах. Побеседовал с дознавателями, прослушал запись из «черного ящика», посмеялся — материл его Вильхельм знатно, от души — и заявил, что прекрасно понимал степень риска, когда одобрил прыжок на Свалку. На самом деле согласился он, толком не разобрав, куда именно они будут прыгать, и в результате выиграл жизнь и практически сохранил здоровье. Никаких шансов победить два флаера на Руде у них не было — так бы и сгинули, оглашая воплями безмолвный эфир.

После дознавателей Эрлих принял командира Корпуса телохранителей и поинтересовался, как тот собирается награждать Бауэра, совершившего подвиг и спасшего ему жизнь. Командир, уже почуявший, в какую сторону дует ветер, доложил, что пилоту выписана солидная денежная премия и оформляются бумаги на Серебряный крест. Требование назначить Вильхельма личным пилотом никаких нареканий не вызвало: «Как прикажете. Как только он выйдет из госпиталя и сдаст нормативы — получит официальное назначение».

Выяснив, что за благополучие и безопасность Бауэра бороться не надо, Эрлих немного успокоился. Он знал, что расследования ЧП частенько оборачиваются карами для офицеров, хоть на миллиметр отступивших от устава и инструкций. И не желал, чтобы у Вильхельма возникли какие-то проблемы.

Кроме личного желания Эрлиха веским аргументом «за» стали результаты предварительного следствия. Оказалось, что к Вратам, через которые они влетели на Руду, возвращаться не имело смысла — там их ждала еще одна «двойка» перехватчиков.

— Никто из них не рассчитывал, что пилот рискнет прыгнуть на Свалку, — объяснил посетивший Эрлиха следователь. — Честно говоря… вам фантастически повезло. Аварийная капсула приземлилась на отмель, и вас, через десять минут после приземления, подобрал флаер исследователей, совершавших плановый облет территории… а вообще — район глухой, Врата полностью автоматизированные.

— Я везучий. Боги меня любят.

На самом деле Эрлих уверил себя, что боги проявили снисходительность не к нему, а к Вильхельму. Ему же повезло заодно, в довесок. Он чувствовал себя исчерпавшим меру высшей милости и выживающим за чужой счет. Перед Юргеном было не стыдно — тот защищал его сознательно, прекрасно зная, что переезд жертвы в дивизию вызовет неудовольствие Рудольфа. А вот Бауэр… честно выполнявший свой долг, прикрывавший обессиленного истерика… Эрлих до сих пор жалел, что тогда, в доме у озера, не смог преодолеть минутную оторопь и поцеловать губы, коснувшиеся его запястья.

«Я верну тебе долг, чем смогу».