Светоч (СИ)

На третий день больничную палату посетил отец. Сухо сообщил ему новость об отставке Рудольфа и заверил, что взял дело о покушении под личный контроль. Пропустив мимо ушей речи о разветвленном заговоре против императорского дома и рассеянно пообещав присягнуть Эдварду на верность, Эрлих спросил, собирается ли дядя съезжать из Малого дворца. Выяснив, что старая тайпа уже упаковала вещи и смылась в поместье на Флоре, он повеселел. Уговорить десяток офицеров штурмовать дом в колонии — это одно. Для успешной акции в охраняемом дворце требовалась помощь Юргена.

«А он наверняка бы отказал. Ну, ничего. Сам справлюсь».

Через неделю, когда с физиономии сошел внушительный синяк, к принцу Утрёхту допустили фото-и тележурналистов. Он дал представителям прессы короткое интервью, в котором тепло отозвался о Бауэре, заверил, что приветствует назначение Эдварда на пост главнокомандующего, и лицемерно пожалел, что до сих пор не смог принести присягу брату.

Он действительно не собирался плести никаких интриг и переходить дорогу Эдварду. Пусть играется в солдатики и получает взбучки от отца за бунты в колониях, провалы разведывательных миссий, незапланированные потери во время учений. Ему хватит Генштаба ВДВ. И личной преданности Юргена — в тех рамках, в которых ее от Юргена можно получить.

После журналистов Эрлиха предъявили матери-императрице. Та не сдержала слезы — отсутствие синяка, конечно, изменило внешний вид жертвы покушения в лучшую сторону, но пластиковая лангета и торчащие из-под повязки отекшие пальцы никуда не делись. Несчастный сын съел пару яблок из традиционной корзины с фруктами и, воспользовавшись моментом, ввернул в разговор несколько хвалебных замечаний о Бауэре. Он не думал, что Вильхельму понравится или понадобится чепуха вроде табакерки, которую императрица может послать ему в подарок. Но подарок послужит лучше любой охранной грамоты, если сам Эрлих вдруг попадет в немилость. Хотя, как попадет? Он в ней находится постоянно. Правильнее будет сказать — если Эрлих опять навлечет на себя отцовский гнев. А после убийства дяди Руди гнев будет неминуем, тут к прорицателям можно не ходить.

Заметив материнский интерес, несчастный сын не стал расписывать детали воздушного боя, а сосредоточился на бытовых подробностях ночевки в охотничьем домике. Как он и рассчитывал, рассказ о выстиранной и выглаженной рубашке заставил умилиться матушку, регулярно почитывавшую die Taschenb"ucher*. Она, без всяких дополнительных понуканий, пообещала «что-нибудь сделать для бедного мальчика», велела Эрлиху провести с ним совместный брифинг и почти расщедрилась на личную аудиенцию. Эрлих, вспомнивший о вечном стояке Вильхельма — на который, у него, между прочим, были свои планы! — от аудиенции мать отговорил. А на брифинг согласился. И попросил отдать приказание секретарю, чтобы «бедному мальчику» оформили обследование в этой же больнице на Кенноре.

— Хочу, чтоб его осмотрели хорошие врачи, — врал Эрлих, преданно глядя матери в глаза. — Он же будет моим личным пилотом. Надо убедиться, что него не осталось последствий после перегрузок при катапультировании.

Побуждения у него были благими — ему хотелось обеспечить Бауэру более-менее безопасное место проживания. Поблизости от собственной персоны. Туда-сюда через главные Врата простому пилоту мотаться не получится, а снимать ему жилье на Кенноре… у Рудольфа тут слишком много друзей и знакомых. Не стоит кидать ягненка в пасть волку.

________________________________________________

*die Taschenb"ucher — любовные романы о браслетчиках.

Брифинг, проведенный в любезно выделенном главврачом помещении, едва не привел Эрлиха к конфузу — он с трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться под прицелом камер. Бауэр, запакованный в парадную форму, был похож на перепуганного жеребца-тяжеловоза, не знающего, чего ожидать от окруживших его ветеринаров и заводчиков. На все вопросы бедолага отвечал невнятным мычанием, на Эрлиха смотрел, как на последнюю надежду, и нервно кусал и без того припухшую нижнюю губу. Это зрелище заводило — губы у Вильхельма и без того были достаточно «минетными» и вскоре желание смеяться вытеснила совсем другая потребность.

После брифинга Эрлих сам отвел Бауэра в выделенную ему палату. Потрепал по коротким светлым волосам, уговорил снять китель — хотя бы китель — и лечь поспать.

— Я думал, они тебя заранее привезут, — объяснил он, глядя в недоумевающие серые глаза. — Мы бы поболтали, ты бы акклиматизировался за денек. А тебя — с корабля на бал.

— Вы на меня правда не сердитесь? — неожиданно спросил Вильхельм и осторожно коснулся запакованной в пластик руки. — Я же… вы же теперь не сможете заклинания…

— Наверное, не смогу, — согласился Эрлих. — Это и к лучшему. Браслеты мне потом вернут, я уже выяснил. Гордость не пострадает. А воевать… воевать будут другие. Я теперь собираюсь руководить.