Светован. Штудии под шатром небес.

— Ты слышал, как трубили ночью олени? — неожиданно спросил он. — Самое время им реветь. Поэтому раньше этот месяц называли "зарев”. Гнали оленей и ревели в лесах их рыком. А когда люди научились сеять, брались об эту пору за серпы. Отсюда и "серпень”. В народе так и говорят: серпень достает серпы. А еще и так говорят: в серпне серпы греют, а вода холодит. Потому что Илья бросил в нее лед.

Настроение у него было праздное, он никуда не спешил, как человек, который все жниво уже сложил в копны. И погодя объяснил, почему.

— Луг, прихваченный холодными росами, начинает подгнивать. Трава уже теряет свою силу. И сушить ее теперь надобно дольше. И пчелиные рои в колодах становятся вячыми — не та уже полнота цвета. Зато серые тучи входят в силу, давят на землю. Это первыми чуют аисты. Подбирают день, чтобы против ветра подняться в дорогу к теплым землям… Начинаются ночи больших рос. Чем они обильнее, тем тверже в лесу гриб, зато лен в поле сереет. Когда ржаные соцветия доспевают, надо идти за грибом. Подает гриб и другой знак-зов: лес клубится туманом… После Спаса утихает комар, а после первой Богородицы и вовсе исчезнет. Теплым и мирным будет это полетье. Как сегодняшний час.

— Из чего вы это видите?

— Как из чего? Все вокруг на это указывает. И ты возьми глаза в руки. Примечай и загибай пальцы. Ночью молодая луна висела так, что с рога ведро не упадет — раз. Звезды ясно мерцали — два. Кузнечики вчера трещали до поздней ночи, разносился крик лягушек… Поутру на густой росе парил туман… Воробьи ссорятся между собой, сбиваются в стайки… Пчела летит стоймя… Стебель под ногами не трещит… Ветерок надувает на воде рябь… Вишни неожиданно брызнули поздним цветом… Из каштанового листа давно не слезится… Вербовые ветки очень сухие… Квасеница распустичась, словно к свадьбе… И желтец веселый… Ягоды рябины обильно распружились. Паук широко плетет свое прядево… Мухи не кусают… Муравьи открыли ходы по всему муравейнику… Чертополох растопырич колючки…

Я загибал пальцы уже по какому кругу, а он все сыпал и сыпал приметы, слегка обводя вокруг взглядом. Этот человек, сам ничего не пишущий, читал сокровенную книгу открытого для него мира. Я восторженно сказал ему об этом.

— Книга? Хорошо, что ты мне напомнил, — и пошел в дом. Пока он ходил, из жестяной воронки повисла нить густой жидкости. Я еле успел подставить приготовленный кувшин. Тягучая струйка расписала золотыми узорами дно посуды. Я подставлял палец и жадно облизывал. Увар был сладкий, душистый, с еле уловимым оттенком яблочной кожуры.

— Найдется роток на готовый медок, — перебил он мое смакование. — Но первую каплю Илье, вторую — Зосиму, который по пасекам стоит, — стряхнул руку на ближний куст. — А вот и книга поспела к лакомству.

Это была одна из его обнаженных книг, без названия и авторства. Я открыл на заложенной травинкой странице:

Трубным звуком медь предвещает Эру познания Славы и Слова.

Море нынче покойно,

Приветная осень долги раздает.

"Я люблю тебя, жизнь! Я люблю тебя…" Вновь и вновь возвращает волна Звук луны и яблочный мед.

Я читал, а Светован постукивал в такт ритма ногтем по гулкой глине кувшина.