Светозарные гости. Рассказы священников

Идя дальше, я вдруг почувствовал себя плохо: меня бросало то в жар, то в холод, мысли путались. Едва дойдя до квартиры, я упал без памяти, к ужасу моего верного Степана, который находился при мне с детства и часто, но, увы, безуспешно предостерегал меня от многих дурных поступков. Что было потом, не знаю, только вспоминаю, как будто во сне, что около меня толпились врачи и еще какие-то люди, что у меня очень болела голова и все вокруг меня кружилось. Наконец я впал в полное беспамятство. Через двенадцать суток я неожиданно пришел в себя. Я не имел сил открыть глаза, не мог произнести ни слова, даже пошевелиться мне было невозможно. Вдруг надо мной раздался тихий голос: Мужайся, и да укрепляется сердце твое, и надейся на Господа! (Пс. 26, 14).

А в соседней комнате разговаривали двое моих сослуживцев, я узнал их по голосам:

— Жаль бедного Андрея, — сказал один из них, — еще рано бы ему… Какое состояние, связи, невеста-красавица!

— Ну насчет невесты жалеть нечего! — ответил другой. — Я уверен, что она шла за него по расчету. А Андрея очень жаль, теперь и занять не у кого, а у него всегда можно было перехватить сколько нужно и надолго…

— Надолго! Другие совсем не давали! А кстати, вероятно, его лошадей дешево продадут. Хорошо бы купить Вихря! Это его лучший верховой конь…

— Что же это такое? — подумал я. — Неужели я умер? Неужели моя душа слышит, что происходит около меня, возле моего мертвого тела? Значит, есть во мне бессмертная душа, отдельная от тела?! Нет, не может быть, чтобы я умер! Я чувствую, что мне жестко лежать, чувствую, что мундир жмет мне грудь! Значит, я жив! Полежу, отдохну, соберусь с силами, открою глаза. Как все тогда перепугаются и удивятся!

Прошло несколько часов. Я мог считать время по бою настенных часов, висевших в соседней комнате. Чтение Псалтири продолжалось. На вечернюю панихиду собралось множество родных и знакомых. Раньше всех приехала моя невеста со своим отцом, старым князем.

— Тебе нужно иметь печальный вид, постарайся заплакать, если можешь! — сказал ей отец.

— Не беспокойтесь, — ответила она, — кажется, я умею держать себя, но, извините, заставить себя плакать не могу! Вы знаете, я не любила Андрея и согласилась выйти за него только по вашему желанию. Я жертвовала собой ради семьи…

— Знаю, знаю, мой друг, — продолжал старик, — но что скажут, если увидят тебя такой равнодушной? Эта потеря для нас большое горе! Твое замужество поправило бы наши дела. А теперь где найдешь такую выгодную партию?

Разумеется, этот разговор происходил на французском языке, чтобы псаломщик и слуги не могли понять. Я один все слышал и понимал…

После панихиды моя бывшая невеста подошла проститься со мной. Она крепко прильнула губами к моей похолодевшей руке и долго не могла оторваться. Ее отвели насильно, уговаривая не убивать себя горем. В этот момент послышались слова:

— Как это трогательно, как она любила его!

О мирские связи, как вы непрочны и обманчивы! Вот дружба товарищей, вот любовь невесты! А я, жалкий безумец, страстно любил ее и в ней одной искал свое счастье!..

Когда все разъехались после панихиды, я услышал над собой плач доброго старика Степана.

— На кого ты нас покинул, голубчик мой! — причитал старик. — Что теперь с нами будет! Умолял я тебя — побереги себя, барин! А ты не хотел меня слушать. Погубили тебя приятели вином и всяким развратом! Теперь им до тебя и дела нет, только мы, твои слуги, над тобой рыдаем!

Вместе со Степаном плакали и мои крестьяне, жившие в Петербурге по паспортам. Они любили меня искренно, потому что я их не притеснял и не увеличивал оброк. По совести признаюсь, что я поступал так единственно из-за своей беспечности: денег у меня было с избытком, хватало на все, в том числе на всякие безобразия, какие приходили мне в голову. Так вот где я нашел искреннюю любовь — в сердцах простых людей, своих слуг!

Наступила длинная, бесконечная ночь. Я стал вслушиваться в чтение Псалтири, для меня незнакомой. Никогда прежде я не раскрывал этой Божественной, сладостной книги. Глубоко врезались мне в сердце эти слова, я повторял их мысленно и горячо-горячо молился. Вся прошлая жизнь предстала передо мной, как будто холст, покрытый разными нечистотами. Что-то неведомое, святое, чистое влекло меня к себе. Я дал обет исправления и покаяния, обет посвятить свою жизнь на служение милосердному Богу, если только Он помилует меня. А что, если мне не суждено вернуться к жизни? Что, если меня — живого мертвеца — заживо зароют в землю? Не могу теперь высказать всего, что я испытал той ужасной ночью! На следующий день Степан увидел у меня на голове прядь седых волос. Даже спустя годы при воспоминании об этой ночи в гробу я вздрагивал…

Наступило утро, и мои душевные страдания еще больше усилились. Мне было суждено выслушать слова о моей смерти! Около меня кто-то произнес:

— Сегодня вечером вынос, завтра похороны в Невской лавре!

Во время утренней панихиды кто-то заметил капли пота на моем лице и указал на это доктору.

— Нет, — сказал доктор, — это холодное испарение от комнатного жара.