Священная земля

Соклей не собирался спорить, тем более что пришёл он только поблагодарить финикийца за уроки арамейского языка. Снова поклонившись, он сказал:

— Твой раб благодарен, что ты выслушал его и теперь должен удалиться.

— Да хранят тебя боги, — ответил Химилкон, кланяясь в ответ. Соклей пошёл на выход со склада мимо полок, набитых сокровищами, и других полок, ещё более плотно набитых всяким хламом. Химилкон, без сомнения, страстно продавал хлам нараве с сокровищами. Торговец до мозга костей.

После темноты логова Химилкона яркое утреннее солнце, сверкающее в водах Великой гавани, заставило Соклея зажмуриться и некоторое время тереть глаза, пока к ним не вернулась способность видеть. Он увидел Менедема, разговаривающего с плотником у причальной стенки в плетре или около того. Приветственно помахав, он пошел к ним.

Менедем хлопнул плотника по спине и попрощался с ним.

— Увидимся, Кхремий.

Затем повернулся к Соклею.

— Привет! Как дела?

— Неплохо, — ответил Соклей, — а у тебя?

— Могли быть хуже, могли быть и лучше, но могли быть и хуже. Это вы с Химилконом так жутко рычали и шипели?

— Я говорил по-арамейски. И ты не можешь отрицать, что моё обучение нам не пригодилось.

— Действительно не могу, — согласился Менедем, — как бы ты соблазнил жену хозяина таверны, если бы не мог говорить на её языке?

— Я не это имел в виду, — ответил Соклей. — Я говорил про пчелиный воск, про бальзам и расшитую ткань, про помощь, которую я тебе оказал в Сидоне. Вот я о чём, а ты? Ничего кроме женщины?

— Я имею право о ней говорить. Я-то с ней не спал, — сказал Менедем. — И вообще я за весь сезон ни с кем не связывался, если не считать шлюх, и не стал бы, поверь. Это ты там весело провёл время.

— Не так уж и весело, — ответил Соклей. — Это было странно и грустно.

Его двоюродный брат затянул печальную любовную песню. Правда, в ней объектом влюблённости был хорошенький мальчик, но это Менедема не останавливало.

— Хватит выть! — оборвал Соклей. — Это было совсем не так.

Нет, само по себе занятие любовью было прекрасно. Он бы с нежностью его вспоминал, если бы после Зильфа не изменила своё отношение. Но она это сделала, и теперь тут ничего не поправить.

— Ну, а как оно было? — ухмыльнулся Менедем.

Не желая ничего говорить в ответ, Соклей перевёл взгляд на море.

— Эй! — произнёс он. — Что там за корабль?

Подобный вопрос всегда привлечёт внимание шкипера торгового судна. Менедем обернулся и тоже посмотрел на море, прикрывая от солнца глаза ладонью.

— Забери меня вороны, если это не "Правосудие" возвращается из похода, — ответил он. — Может, пройдём в военную гавань, посмотрим поближе?

— Почему бы и нет, наилучший? — ответил Соклей, но не сумел удержаться, и добавил: — По пути домой мы едва не посмотрели на него ближе, чем нам хотелось бы.

— Ерунда. Тригемолия создана специально для охоты на пиратов, конечно, она будет подходить к каждой встречной галере и обнюхивать, как собаки друг у друга под хвостом.

— У тебя просто дар вовремя ввернуть острое словцо, — заметил Соклей и кузен досадливо отвернулся от него.

Посмеиваясь они пошли к военной гавани, находившейся чуть севернее от Великой гавани. У обеих построены длинные молы для защиты от ветра и волн. Корабельные доки выстроены в линию, чтобы родосские военные корабли можно было вытаскивать на берег, предотвращая набухание древесины, чтобы корабли оставались быстрыми и легкими. В доках поуже держали триремы-охотники на пиратов, а в широких — квинквиремы, способные сразиться против любого флота, осмелившегося угрожать Родосу.

Менедем указал на "Справедливость", входящую в гавань через северный проход и заметил:

— Для неё не придется строить специальное укрытие, она войдёт туда, куда и трирема.

— Верно, — кивнул Соклей. Тригемолия заставила его задуматься о триреме, полностью избавленной от всего, что могло дать хотя бы драхму лишнего веса. В те дни на триремах устанавливали защиту, за которой гребли верхние гребцы-тараниты, прикрытые от стрел настилом сверху. Но не на "Справедливости", там все оставалось открытым. Кроме того, не вся её палуба была закрытой, что позволяло разместить максимальное количество солдат. От носа к корме шла только узкая полоса настила.

Гребцы "Справедливости" затабанили, остановив корабль прямо напротив укрытия. Из дока вышли обнаженные рабы и привязали толстый канат к кормовой стойке корабля. Один из них обернулся и что-то крикнул внутрь дока. Другие рабы внутри навалились на огромный кабестан, канат натянулся. Мало-помалу они вытянули тригемолию из моря и по наклонной рампе втянули внутрь. Буковые доски защитного фальшкиля заскребли о брусья.

Как только корма корабля вышла из воды, рабы на кабестане остановились. Моряки и солдаты начали покидать "Справедливость", облегчая труд тех, кто вытаскивал корабль. Конечно, относительно облегчая. Соклей не хотел бы утруждать свою спину и толкать одну из огромных ручек кабестана.

Он и Менедем помахали команде тригемолии.

— Приветствую, уважаемые! — крикнул Менедем, — Как прошла охота?

— Хорошо, — ответил моряк, одетый только в набедренную повязку. Он рассмеялся.