Священная земля

— Не я гонялся за женщинами этим летом, — сказал Менедем. Отец только фыркнул на это оправдание, но сын продолжал: — И не я загрузил на "Афродиту" уйму оливкового масла. А я не только его продал, но и выручил невероятно хорошую цену.

— Я тебе уже говорил, такого больше не повторится, — сказал Филодем. — Дамонакс и его семья нуждались в серебре от продажи этого масла. Иногда бывает деваться некуда. Родне иногда приходится помогать.

Суда по брошенному на Менедема взгляду, думал он не об одном Дамонаксе.

— С твоего позволения, отец… — попрощался Менедем и вышел из андрона, не подождав, чтобы узнать, позволяет ли Филодем. Так же поспешно он покинул и дом. Если отец его и окликнул, он не прислушивался.

"И почему я расстроен? — думал он. — Что бы я ни делал, ему всё не так. И, зная, что никогда не смогу ему угодить, почему из-за этого огорчаюсь? — Однако, ответ был ясен. — Он мой отец. А если мужчина не может порадовать собственного отца — что он вообще за мужчина?"

Вокруг него прыгали и клевали что-то в пыли воробьи. Менедем замахнулся на одного, тот на пару локтей отлетел, а потом опять продолжил клевать. А тобой отец тоже недоволен — собираешь мало зёрна? Воробей скакал так и этак. Пустельги его беспокоят, хорьки или змеи, только не отец. Эх птичка, ты не знаешь, как тебе повезло.

Стоял тёплый солнечный день, и ставни на верхних окнах открыли, чтобы впустить свет и воздух. Оттуда слышалась музыка — Бавкида негромко пела, пока пряла шерсть. И песня была из тех, которые поют девушки, чтобы скоротать время за не слишком интересной работой. И в голосе, хоть и звонком, не было ничего необычного.

Но этот звук заставил Менедема пожелать закрыть уши воском — как Одиссей, когда тот плыл мимо сладко поющих сирен. Кулаки Менедема сжались так, что ногти вонзились в ладони. Когда ты зол на отца, от этого ещё хуже… а он так часто бывает зол. Он вылетел из дома прочь, словно за ним гнались фурии. И, может, так и было.

* * *

Соклей вошёл в забитый товарам склад Химилкона на пристани и приветственно кивнул финикийцу.

— Мир тебе, мой господин, — сказал он по-арамейски.

— Мир и тебе, — на том же языке ответил торговец, возвращая поклон. — Твой раб надеется, что скромное обучение языку, которое он тебе преподал, хоть капельку пригодилось в твоём путешествии.

— Так и есть, — Соклей нарочито кивнул вместо того, чтобы склонить голову. — Твой слуга явился сюда, чтобы высказать благодарность за твою неоценимую помощь.

Химилкон вздёрнул густые чёрные брови.

— Ты говоришь теперь куда лучше, чем когда уходил в Финикию. Не только более бегло, но и произношение улучшилось.

— Я думаю, это потому, что так много пришлось говорить и слушать, — ответил Соклей, по-прежнему на арамейском. — Но я бы не смог с этом справиться, если бы ты не помог мне в начале пути.

— Ты так добр, господин, добрее, чем нужно, — на лице Химилкона было всё то же оценивающее выражение. Он почесал свою чёрную кудрявую бороду. — Я думаю, большинство людей и не справились бы. Особенно это относится к ионийцам — они считают, что все должны знать греческий, и не особенно стремятся изучать чужие языки.

— Это не совсем так, — ответил Соклей, хотя знал, что это в значительной степени верно. — Даже Менедем выучил несколько слов пока был в Сидоне.

— Правда? — Химилкон опять вздёрнул брови. — Он, наверное, встретил там симпатичную женщину?

— Это нет, вернее, я так не думаю, — Соклей был слишком честен, чтобы врать финикийцу. — На самом деле, это я повстречал там симпатичную женщину. Правда, в Иерусалиме, а не в Сидоне.

— Неужели? Ты меня удивил, — сказал Химилкон. — Вот уж не думал, что в Иудее встречаются хорошенькие женщины, — он не потрудился скрыть усмешку. — Ты заметил, какие странные и нелепые обычаи у тамошних обитателей?

— На своём боге они помешаны, это точно, — отозвался Соклей. — Однако, мой господин, что о них беспокоиться? Им никогда и ничего не добиться, раз они отрезаны от моря на своём маленьком и никому не нужном клочке земли.

— Ты, как иониец, можешь так говорить, — ответил Химилкон. — Твой народ никогда не имел никаких проблем с иудеями. А вот мы, финикийцы — да.

— Расскажи мне об этом, мой господин, — попросил Соклей.

— Был, например, такой случай. Мелкий иудейский царек женился на дочери царя Сидона. Её звали Иезавель, и она хотела продолжать молиться своим богам, живя среди иудеев. Разрешили они ей это? Нет! А когда она всё-таки попыталась, убили её и скормили собакам. Её, царскую дочь и жену царя! Скормили собакам! Можешь представить, что это за народ такой?

— Ужасно, — ответил Соклей. Но история его не сильно удивила. Он с легкостью мог представить, как иудеи вытворяют подобное и продолжил: — Но я полагаю, что они станут более цивилизованными, больше общаясь с нами, ионийцами.

— Может, и так будет, — согласился Химилкон. Наверное он был из тех, кто не любит возражать людям, которые ему нравятся. — Что касается меня, то я поверю в это, только если увижу своими глазами.