Священная земля

На этот раз Соклей промолчал, но его молчание оказалось ещё неприятнее, чем слова, поскольку, откровенно говоря, это было не совсем так. Иногда он ускользал после своих "ходок" гладко, как Одиссей от Цирцеи. Но пару лет назад в Тарсе помощь ему потребовалась, а за год до того — в Галикарнасе…

Думать о Галикарнасе не хотелось. Он до сих пор не мог ступить туда, не опасаясь за свою жизнь. Ему повезло, что он вообще тогда сбежал. У некоторых мужей совсем нет чувства юмора.

Над головой кружились чайки и крачки. Черношапочная крачка нырнула в море в паре локтей от "Афродиты" и появилась с хорошей жирной рыбой в клюве. Но насладиться деликатесом не успела. Чайка начала преследовать её, бить крыльями и долбить клювом. В итоге, крачке пришлось бросить добычу и убраться. Чайка перехватила рыбку до падения в море, движение клюва и все кончено.

Соклей наблюдал за стычкой.

— У птиц все как у людей, — резюмировал он, — незваный гость съедает все лакомства.

— Забавно, — улыбнулся Менедем.

Брат покачал головой.

— Я так не думаю, как и крачка.

— А ты разве не напивался на одном симпосии, а потом не шел на другой? — спросил Менедем, — что-то горланить и куда-то ломиться иногда уже половина забавы, а другая половина — посмотреть, что за вино и прием обеспечит тот, к кому вы вломились.

— Как скажешь. Я редко так делаю, — чопорно ответил Соклей.

Вспоминая, Менедем осознал, что брат сказал правду. В Соклее всегда было что-то от зануды.

— В жизни ты упускаешь кучу возможностей повеселиться.

— Можешь называть это так, — согласился брат, — но что насчет того парня, на чей симпосий вы вломитесь?

— Для чего же ему устраивать симпосий, если не для веселья? — возразил Менедем. — К тому же, многие из тех, что я посетил, становились гораздо лучше с приходом незваных гостей уже увенчанных венками.

Он чувствовал, что говорит, как Кривда из "Облаков", и ждал, когда Соклей упрекнет его в этом. Менедем любил непристойную чепуху Аристофана гораздо больше, чем его брат, но Соклей читал "Облака" и не одобрял их за насмешку над Сократом. К его удивлению, Соклей упомянул афинянина иначе:

— Может, ты и прав. Читал или хотя бы слышал о "Пире" Платона? Там, где Алкивиад вваливается с улицы, как ты говоришь, и рассказывает о временах, когда пытался соблазнить Сократа.

— А разве Сократ не был уродлив как сатир? — спросил Менедем. — А Алкивиад не был самым красивым юношей Афин в те незапамятные дни?

— Около ста лет назад, — уточнил Соклей. — И да, Сократ был безобразен, а Алкивиад красив.

— Так зачем Алкивиад пытался соблазнить его? Он же мог получить кого угодно? Такова сила красоты.

— Знаю, — резко ответил Соклей, и Менедем испугался, что сказанул лишнего. В юности он отличался выдающейся красотой и наслаждался роскошью выбора. А высокого, неуклюжего и невзрачного Соклея никто не домогался. Через мгновение Соклей продолжил: — Если Алкивиад мог выбрать любого, но соблазнял Сократа, о чем это говорит?

— Что он был чрезвычайно близорук? — предположил Менедем.

— Как смешно, — буркнул Соклей, а Диоклей расхохотался. Он больше не отбивал ритм — с добрым северным ветром "Афродита" шла под парусом. Соклей взял себя в руки:

— Он знал, что Сократ безобразен, все это знали. Так что же он видел в нем, если не красоту души?

— Но охотился-то Алкивиад вовсе не за душой, — заметил Менедем, а за…

— Ой, заткнись. В этом смысл "Пира": как любовь к прекрасному телу ведёт к любви к прекрасной душе, и насколько любовь духовная выше и лучше телесной.

Менедем почесал в затылке.

— Любовь к прекрасному телу… Но ты только что сам признал, что тело Сократа было далеко от прекрасного.

— Ты намеренно притворяешься, что не понимаешь? — спросил Соклей.

— Не в этот раз.

— Свежо предание, — мрачно заметил Соклей. — Ну, смотри: душа Сократа была столь прекрасна, что Алкивиад хотел разделить с ним постель несмотря на уродливое тело. Разве это не удивительно?

— Да уж, — ответил Менедем, и Соклей посмотрел на него так, будто размозжит ему голову амфорой с оливковым маслом, если тот скажет ещё хоть слово. "Конечно, — подумал Менедем. — Ведь если кто-то мог полюбить уродливого Сократа за прекрасную душу, почему бы такому не произойти когда-нибудь и с невзрачным Соклеем? Неудивительно, что он принимает эту историю так близко к сердцу".

Он не привык к таким открытиям — будто боги на мгновение дали ему посмотреть на мир глазами Соклея. Но он понял, что не может рассказать брату о том, что видел или думал, что видит.

Солнце село, моряки поужинали хлебом, оливками, луком и сыром. Менедем запил скромную еду дешёвым красным родосским вином — для питья сойдет, но за пределами острова такое не продать. Отойдя к борту, он помочился в море. Кое-кто из гребцов уже устроился на скамьях и уснул. Менедему не спалось. Он сел на корме, где провел весь день, и смотрел, как на небе появляются звезды.