Священная земля

Парус горизонтально пересекали укрепляющие его верёвки, а гитовы спускались вертикально, деля парус на квадраты. Подтягивая гитовы, моряки могли убрать часть паруса, давая оставшемуся свободно свисать с рея, извлекая из ветра максимум. Но сейчас, с этим северным ветром прямо в спину, они подтянули парус равномерно.

— Так лучше, — заметил Менедем, хотя результат его пока не удовлетворял. Он приказал приспустить рей. И это тоже помогло, но, опять же, недостаточно.

— Не хотел тебя беспокоить, шкипер, но… — тихо произнес Диоклей, показывая на север.

Менедем снова оглянулся через плечо.

— Вот чума, — спокойно произнес он, — что ж, это добавит нам в суп немного пряностей, да?

Когда он оглядывался в прошлый раз, полоса темных злых туч ещё не виднелась на горизонте. Они быстро приближались. Неважно, с какой скоростью сейчас летит "Афродита", они с легкостью её догонят.

— Шторм, — сказал Соклей.

Менедем хотел было сплюнуть в подол

туники, что отвести беду, но не стал. Соклей не предсказывал, а просто констатировал факт.

— Убрать парус, — приказал Менедем, и моряки бросились выполнять. Кричать пришлось громче, чем пару минут назад — ветер быстро усиливался и начал завывать. — Гребцы, на вёсла, — отдал он следующую команду, и толкнул одно рулевое весло к себе, а другое от себя. — Поставлю корабль против ветра. Такие штормы обычно заканчиваются так же быстро, как и начинаются. Нам проще пройти сквозь него, чем убегать.

Весла вспенили море. Ровная килевая качка "Афродиты" сменилась на бортовую, когда галера повернула и подставила борт волнам. Соклей сглотнул и позеленел как лук-порей: такая качка ему не по нутру. Гребцы легко справились с задачей, они уже проделывали подобное на других кораблях.

Диоклей начал выкрикивать ритм в дополнение к бронзовому квадрату и колотушке.

— Риппапай! Приготовьтесь, парни. Вы справитесь. Риппапай!

Вздымаемые ветром, несущим шторм, волны стали выше. Они разбивались о таран, выбрасывая фонтаны пены. Когда акатос развернулся против ветра, качка снова стала килевой, но намного сильнее. Менедем почувствовал себя на спине необъезженной лошади, которая изо всех сил старается его сбросить с себя.

Корабль застонал, переваливая через волну. Длинная и узкая конструкция акатоса помогала легко скользить по морю, но в такой шторм делала уязвимой. На гребне огромных волн часть галеры на несколько ударов сердца зависала в воздухе, а потом скатывалась в подошву следующей волны. Если киль переломится, за пару мгновений все утонут.

Одна волна залила водой нос акатоса, даже если он не развалится, можно захлебнуться прямо в нем.

— А вот и шторм! — заорал Соклей, будто Менедем и сам этого не видел.

Впереди голубое небо заволокли черные тучи. Солнце исчезло, начался проливной дождь. Неподалеку Зевс метнул молнию. Даже сквозь шум дождя и вой ветра гром был такой силы, будто возвещал конец света. Если такая молния попадет в "Афродиту", корабль отправится на самое дно царства Посейдона, унося всю команду в чертоги Гадеса.

Завывая, как кровожадный зверь, ветер накинулся на Менедема, он изо всех сил схватился за рулевые весла, стараясь их держать, чтобы не унесло в море. Весла вырывались из рук, живя своей жизнью в бушующем море.

Оттяжка мачты лопнула, издав звук как струна огромной лиры. Мачта задрожала. Если лопнет и вторая, мачта, скорее всего упадет. Если она упадет, то может перевернуть галеру.

— Закрепите конец! — закричал Менедем. Вряд ли моряки его услышали — он сам себя слышал с трудом, но они и без него знали, что делать, и поспешили ухватить хлопающий конец, привязать его к другому канату и закрепить кофель-нагелем. Ещё больше моряков стояли вокруг с топориками, готовые срубить мачту и рей, если те упадут.

И вдруг, так же внезапно, как и накрыл "Афродиту", шквал закончился. Ветер ослаб, дождь тоже, а потом и вообще прекратился. Волны ещё оставались высокими, но без ветра потеряли свою ярость, а через несколько минут, когда облака унеслись к югу, снова выглянуло солнце.

С бороды Соклея текла вода. Она стекала и с кончика носа Менедема, и с подбородка, и он, наконец, вытерся рукой. Раньше он не видел в этом никакого смысла.

— Ещё один обычный день, — заметил Соклей невозмутимо, как будто это и вправду было так.

Менедем попробовал ухмыльнуться. Ему понравилось. Ему нравилось быть живым. Знать, что ты видимо проживёшь ещё какое-то время нравилось ему больше всего. Он наклонил голову, восхищаясь хладнокровием брата, и приложил все усилия, чтобы не уступить ему в этом.

— Да, — произнёс он, — ещё один день.

Моряк на ближайшем к корме весле тоже ухмыльнулся. Он снял руку с весла, чтобы поприветствовать Менедема.

— Есть в подобных штормах и приятные моменты, — сказал он, — если обмочишься, то никто не узнает.

— Ни единая душа, — рассмеялся Менедем. Надоедливые людишки, населявшие комедии Аристофана могли бы сказать что-то в этом роде.

— Удачно проскочили, — сказал Диоклей.

— Никто не ранен? — спросил Соклей.

Один из гребцов стонал и держался за левое плечо.

— Сломал, Навкратис? — крикнул Менедем.