Священная земля

— Нет, нет, нет, — с жаром возразил Менедем и только тогда заметил хитрый блеск в глазах кузена. — Ты просто какодемон![3] — взорвался он. Соклей громко расхохотался, когда Менедем уставился на него: — А я скажу тебе этот проклятый ответ! Ты… ты… насмешник. — Соклей признательно поклонился. Менедем упрямо продолжал: — Тевкр основал этот Саламин, а его сводный брат Аякс был правителем Саламина в Аттике. — Он процитировал "Илиаду":

Мощный Аякс Теламонид двенадцать судов саламинских
Вывел и с оными стал, где стояли афинян фаланги [4]

Так что, как видишь, этот Саламин назван в честь другого, несмотря на твои шуточки.

— Поговаривают, что афиняне сами поместили эти две строки в перечень кораблей, чтобы оправдать свои притязания на остров Саламин, — сказал Соклей.

Эти слова поразили Менедема. Ему поэмы Гомера виделись идеальными и неизменными из поколения в поколение. Добавление строк по политическим мотивам казалось столь же чудовищным, как и подмешивание не-пойми-чего в ячмень ради выгоды. Но если люди подмешивали, а они это делали, то почему бы им и не добавлять строки?

— Но не могу возразить на твои аргументы. Если Аякс был правителем Саламина, и если Тевкр основал этот Саламин, то этот Саламин назван по имени первого. Ты можешь думать логически, когда хочешь. Вот бы тебе хотелось этого почаще.

Менедем едва ли заметил подковырку. Он размышлял об остальной части "Илиады". Как Менедем ни старался, он не смог вспомнить, чтобы Аякса Великого где-то связывали с Менесфеем, только в Перечне кораблей. Его корабли иногда упоминались вместе с кораблями Протесилая, который первый высадился у Трои и первый из греков погиб там. Иногда он сражался вместе с другим, Аяксом Малым. За исключением этого эпизода он не имел отношения к афинянам.

— Мерзость, — прошептал Менедем.

— Что? — спросил Соклей.

— Извращать "Илиаду" в угоду политике.

Соклей сладко улыбнулся.

— Хочешь я огорчу тебя по-настоящему?

— Как? — подивился Менедем, — а оно мне нужно?

— Я не знаю. Может нужно? — ответил вопросом на вопрос его кузен. — Вот как: есть пара строк вместо тех, что ты процитировал, строки, что связывают Саламин с Мегарой, которые тоже претендуют на древность. Но эти строки не говорят, сколько кораблей Аякс привел к Трое, как это делает Перечень кораблей для остальных мест и героев, так что они, скорее всего, тоже не подлинные.

— Ну так что же Гомер говорил на самом деле? — спросил Менедем, — Он всё равно не мог выбросить Аякса из поэмы, тот слишком известный воин. Аякс — единственный среди горюющих ахейцев, кто продолжил сражаться во время вылазки Гектора. Поэт не стал бы, не смог бы просто забыть о нем в Перечне кораблей.

Кузен пожал плечами.

— Согласен. На него это не похоже. И афинские строки, и строки из Мегары подозрительны. Не думаю, что сейчас есть хоть какой-то способ узнать, что на самом деле пел Гомер изначально.

Это тоже обеспокоило Менедема, который хотел думать, что слова Гомера передавались без изменений из поколения в поколение. Что значить быть эллином — во многом описано в "Илиаде" и "Одиссее". Конечно, быть эллином — значило тщательно исследовать мир, в котором живёшь. Поэмы Гомера — часть мира, в котором жили эллины, а потому… Менедем до сих пор желал, чтобы люди держали руки подальше от них.

Размышляя над этим, он чуть не промахнулся мимо входа в гавань Саламина, который был ещё уже, чем вход в Великую гавань Родоса — шириной в десять или двенадцать кораблей, поставленных бок о бок. Замечтайся Менедем ещё чуть-чуть, пришлось бы идти задним ходом, чтобы вернуться. Соклей отпустил бы колкость, Диоклей бы ничего не сказал, но это презрительное молчание ранило бы сильнее. На крутобоком корабле пришлось бы лавировать против ветра, что намного хуже, чем просто неловкая ситуация.

"Афродита" вошла в гавань, полную кораблей: огромные военные галеры с орлом Птолемея (у некоторых на опущенных парусах, и у всех — на вымпелах на носу и корме), мелкие рыбацкие лодки, порой рассчитанные всего на одного человека, и всевозможные другие корабли и суденышки.

— Столпотворение, прямо как на Косе в прошлом году, — заметил Диоклей.

— Полагаю, даже хуже, — возразил Соклей. — Похоже, каждый третий корабль — финикийский. Никогда раньше не видел столько иностранных кораблей в одном месте.

— Думаю, ты прав, — вмешался Менедем. Отличие финикийских кораблей от эллинских не в конструкции — оба народа строили корабли примерно по одной схеме, но в тысячах мелочей — от оттенка краски, чтобы подчеркнуть глаза на носу корабля, до манеры укладывать канаты, не считая уж очевидного факта, что финикийские моряки оставались полностью одетыми даже в теплую погоду, а это просто кричало о варварской принадлежности кораблей.

— Интересно, а мы им кажемся такими же странными, как они нам? — задался вопросом Соклей.

— Если так, то, клянусь богами, это плохо, — ответил Менедем, — они сражались за царя царей против Александра и проиграли, так что им лучше уж привыкнуть к такому.