Священная земля

— Ого! — изумился Менедем, — ужасная смерть. Он хоть достойно умер?

— Анаксарх? Да, именно так, — подтвердил Соклей, — он приказал саламинцам, — продолжайте избивать моё тело, потому что вам не тронуть мою душу. Это так разозлило Никокреона, что он приказать вырвать Анаксарху язык, но тот, опередив палача, откусил его себе сам и плюнул им в лицо Никокреона. Так что, как видишь, братец, когда Птолемей приказал Никокреону покончить с собой, он умер лучше, чем заслуживал. Если бы я отдавал приказы…

— Ты рассуждаешь столь же кровожадно, как и македонцы, — заявил Менедем, с непривычной настороженностью поглядывая на Соклея. — Чаще всего ты такой незлобивый, как никто из всех, кого я когда-либо знал. Хотя время от времени… — он покачал головой.

— Всякий, кто пытается убить знания, убить мудрость, заслуживает всего, что с ним происходит. Например, то грязное шлюхино отродье, пират, что украл череп грифона. Попадись он мне в руки, я бы послал за палачом в Персию и ещё за одним в Карфаген, а затем наблюдал бы, кто сумеет причинить больше страданий. Я бы с радостью заплатил обоим палачам.

Менедем начал было смеяться, но взглянул на Соклея и поперхнулся смехом — выражение лица брата говорило, что он вовсе не шутил. Тому пирату повезло, что он удрал с "Афродиты". И ещё больше повезло, если он не жаловался по тавернам, что прихватил старые кости вместо добычи поценнее. Если бы слух о подобном ворчании донёсся до Соклея, пирату пришлось бы жить дальше, постоянно озираясь по сторонам.

Когда они вернулись на торговую галеру, оказалось, что Диоклей кое-что разузнал.

— Здесь в одном из постоялых дворов играет отличный кифарист из Коринфа, — сообщил келевст, — говорят, это первый кифарист в Саламине с тех пор как Никокреон вышвырнул Стратоника в море. Теперь царь мертв, кифаристы больше не прячутся.

— Клянусь Зевсом! — воскликнул Менедем, — Никокреон убил ещё одного?

— Ещё одного? — переспросил Диоклей.

— Но тебе следует помнить, что не царь убил Сократа.

— Демократия тоже не идеальна, боги знают, — произнес Соклей, — не живи мы при демократии, то, например, не слушали ли бы, как Ксанф на каждом собрании бубнит и бубнит.

— Ты прав, — согласился Менедем, — ещё один повод порадоваться, что на полгода убрались с Родоса и отправились торговать.

— Жаль, что не услышать Стратоника, но кто тот кифарист, о котором ты слыхал, Диоклей?

— Его зовут Арейос, — ответил келевст.

Менедем толкнул локтем Соклея:

— Что такого сказал о нем Стратоник, о наилучший?

— Однажды он пожелал ему отправиться к воронам. Это всё, что я знаю.

— Похоже, Стратоник всем желал отправиться к воронам, — заметил Менедем, — так что это не делает Арейоса чем-то особенным. Не думаю, что нам так уж стоит его увидеть.

— А что ещё делать в Саламине ночами? — спросил Соклей.

— Напиваться. Предаваться любви, — Менедем обозначил две очевидных альтернативы в любом портовом городе. Да и в удаленном от моря городе тоже, если подумать.

— Можем пить и слушать Арейоса одновременно, — возразил его брат. — А если захочешь женщину или мальчика, вряд ли их придется долго искать.

— Он прав, капитан, — заметил Диоклей.

— Да. Он постоянно прав, — Менедем ткнул Соклея под ребра. — Если ты такой умный, почему до сих пор не богатый?

— Потому что плаваю вместе с тобой? — невинно предположил Соклей. Пока Менедем не успел рассердиться, он продолжил: — Пару сотен лет назад люди задавали Фалесу Милетскому такой же вопрос, пока ему не надоело. Однажды он скупил всё оливковое масло в тех краях, а после перепродал и разбогател.

— Рад за него. Не думаю, что есть такой закон, в котором бы говорилось, что философы не могут радоваться серебру как остальные, — заявил Менедем, — и я не думаю, что он разбогател, пытаясь продать свое масло в соседних полисах, в которых и своего масла хоть залейся.

Соклей скорчил гримасу.

— Я тоже так не думаю. Нам просто нужно постараться его продать. Вот и всё.

Соклей и Менедем рассказали келевсту про Анаксарха. Потом Менедем спросил:

— Что случилось со Стратоником?

— Ну, он говорил о семье Никокреона свободнее, чем следовало бы, — ответил келевст, потому царь его и утопил.

— Что-то знакомое, не правда ли? — заметил Соклей, и Менедем качнул головой. Соклей продолжил, — верю в то, что произошло со Стратоником. Я видел его в Афинах несколько лет назад. Великолепный кифарист, но он говорил всё, что придет ему в голову, и не думал о том, где он находится и с кем разговаривает.

— Расскажи подробнее, — потребовал Менедем.

— Это он назвал Византию подмышкой Эллады, — сказал Соклей, и Менедем расхохотался. — А однажды, уходя из Гераклеи, он начал опасливо оглядываться по сторонам, и кто-то спросил его, почему. "Стыдно, если меня увидят, — ответил он. — Всё равно что выходить из борделя".

— Ничего себе, — сказал Менедем. — Да уж, вряд ли они поладили с Никокреоном.