Священная земля

— Он ни с кем не ладил. Когда он играл в Коринфе, одна старуха все время таращилась на него, и он в конце концов спросил, в чем дело. "Удивительно, как твоя мать носила тебя девять месяцев, если мы не можем вынести и дня". Но во имя Аполлона, Менедем, он играет на кифаре как никто другой со времён Орфея.

— Конечно, иначе его утопили бы раньше. — Менедем повернулся к Диоклею: — А как он поссорился с царем Саламина?

— Я знаю, что он оскорбил двух сыновей Никокреона, но не знаю, как, — ответил келевст. — Но однажды жена царя — её звали Аксиотея — за ужином случайно испортила воздух, и когда позже она наступила своими туфлями из Сикиона на миндальную скорлупу, Стратоник выкрикнул: "Звук совсем не похож".

— Ой-ой, — вскричал Менедем, — Скажи он такое кому-то из моей семьи, я сам, наверное, надавал бы ему по роже.

— Да, но стал бы ты его убивать? — спросил Соклей. — Вот в чем беда с Никокреоном — никто не мог остановить его, если он решил убить или пытать кого-нибудь. В этом беда всех царей, на мой взгляд.

— Я демократ не хуже тебя, дорогой мой, — ответил ему Менедем.

Ответ был достаточно мягок, чтобы удержать Менедема от дальнейших жалоб. Он знал, что Соклею тоже не хотелось брать масло на "Афродиту", даже если оно принадлежало его зятю. Со вздохом он повернулся к Диоклею. И где играет этот Арейос?

— Тут недалеко, — ответил келевст. — Я сам собирался туда пойти, немного послушать и посмотреть, сколько они дерут за вино. Вы со мной?

— Почему нет, — ответил Менедем, а Соклей согласно склонил голову.

Диоклей привел их к таверне, где выступал кифарист. Увидев её, Менедем засмеялся. Соклей присоединился к нему и сказал:

— Назовем её "Месть Стратоника".

Кенотаф Никокреона находился всего в пятнадцати-двадцати кубитах и статуя покойного царя Саламина смотрела на таверну.

— Играй громче, Арейос, — сказал Менедем. — Будем надеяться, что тень Никокреона слушает.

Когда они вошли, внутри было полно народу. Слышались устаревший кипрский диалект, македонский, несколько менее привычных вариантов греческого и разнообразные гортанные звуки от стола, за которым сидели финикийцы.

— Клянусь египетской собакой! — воскликнул Менедем. — А это не Птолемей? — он указал на мужчину средних лет с резкими чертами лица, сидевшего за лучшим столом.

— Не может такого быть, — ответил Соклей. — Прошлой осенью он вернулся с Коса в Александрию со своим новым ребенком. — Он щелкнул пальцами. — Это, должно быть, его брат Менелай. Он правит Кипром.

— Хм, полагаю, ты прав, — согласился Менедем, взглянув ещё раз. — А они очень похожи.

Возможно, почувствовав их взгляды, Менелай посмотрел в их сторону, улыбнулся и помахал. Менедем вдруг обнаружил, что машет в ответ. Брат Птолемея казался дружелюбнее, чем властитель Египта.

— У него на плечах груз поменьше, — возразил Соклей, когда Менедем высказал это вслух.

Менедем поразмыслил и склонил голову:

— Не удивлюсь, если ты прав.

Менелай со своими офицерами занял лучшие столы в заведении, и капитану родосского торгового судна пришлось брать то, что осталось. Соклею единственному удалось заметить стол в глубине таверны. Все трое устремились, чтобы занять его, и едва успели вперёд какого-то человека, который, судя по золотым кольцам и гиматию с алым подолом, мог купить их всех вместе взятых и снова продать. Человек недобро оглядел их, прежде чем отправиться искать другое место.

Взгромоздившись на стул, Менедем обнаружил, что почти не видит возвышение, на котором будет выступать Арейос.

— Он тебе не флейтистка на симпосии, — сказал Соклей в ответ на его жалобы. — Мы пришли слушать, а не смотреть, как он танцует или раздевается.

— Знаю, но я хотел бы знать, как он выглядит, — ответил Менедем.

Его ворчание прервала служанка:

— Чего желают выпить благороднейшие?

Менедем спрятал улыбку. Ему нравилась кипрская речь — все равно что слушать Гомера и его современников.

— Что у вас есть?

— Вино с Хиоса, и Коса, и Лесбоса, и Тасоса, и Наксоса, и… — женщина перечислила почти все острова Эгейского моря и прилегающие к нему регионы материка. — И, конечно, у нас есть местное вино и вино из фиников, которое так любят финикийцы.

— Чаша местного вина меня вполне устроит, — сказал Менедем.

— И меня, — добавил Диоклей.

Судя по взгляду, женщина про себя обозвала их скупердяями, но Менедема это не заботило. В таком заведении наверняка увеличивают прибыль, называя дешёвое вино чем-то совершенно иным и продавая его втридорога. Заказывая местное, он хотя бы знал, что получит.

— А ты, благороднейший, — женщина спросила Соклея, когда он сам ничего не сказал.

— Чашу финикового вина, если можно, — ответил Соклей. Пожав плечами, женщина удалилась.

— Зачем тебе это мерзкое пойло, молодой господин? — поинтересовался Диоклей.

— Мы направляемся в Финикию. Неплохо бы узнать, что нравится финикийцам, согласен? Если оно мерзкое, я не стану снова его пить.