Священная земля

Спустя неприлично долгое время служанка принесла вино. Менедем попробовал местное и скорчил гримасу. Он не ждал многого и не получил. Диоклей выпил не жалуясь. Менедем сделал ещё глоток и пожал плечами. Ненамного хуже вина, которым на "Афродите" поили команду.

— А как твоё, Соклей? — спросил он.

Двоюродный брат протянул дешёвую глиняную чашу.

— Попробуй сам, если хочешь.

— Почему бы и нет, — сказал Менедем, хотя ответ и так был очевиден, осторожно отпил и вернул чашу Соклею. — На мой вкус слишком сладкое и вязкое как клей. Пусть финикийцы пьют, сколько влезет, если им так хочется.

— Я бы тоже не стал его пить каждый день, — сказал Соклей, — но и не считаю таким ужасным, как говорит Диоклей. Уж точно лучше, чем вода.

— Надо думать, — согласился Менедем. — Что может быть хуже?

— Та кислая бурда, что фракийцы, кельты и фракийцы варят из ячменя. Все говорят, что пиво — редкостная дрянь. Это хотя бы пытается быть похожим на вино. — Он отпил ещё немного и задумчиво почмокал губами. — Да, могло быть и хуже.

Фракийцы используют сливочное масло вместо оливкового. Каждому ясно, что у них нет вкуса, — заявил Менедем. Соклей и Диоклей согласно склонили головы, и для пущей убедительности начальник гребцов скорчил гримасу отвращения.

На помост вышел толстый, увешанный драгоценностями человек — Менедем предположил, что это был владелец таверны — и заговорил на греческом с гортанным финикийским акцентом:

— Радуйтесь, о наилучшие! Приветствую и прекрасных женщин, что находятся здесь, с нами в этот вечер.

Эти слова заставили Менедема оглядеться, а Соклея резко кашлянуть.

— Прекрати, — сказал ему Менедем. — Гетеры — это не жены.

Соклей развел руками, признавая его правоту. Менедем заметил парочку женщин. Они закрывали лицо, как порядочные матроны, но будь они действительно таковыми, не пришли бы в таверну. Одна сидела с крупным македонянином за пару столов от Менелая и его друзей. Другая составляла компанию человеку, имеющему лоснящийся вид богатого землевладельца.

Менедем пропустил некоторую часть речи хозяина таверны.

— … Прямиком из Афин, Коринфа и Александрии. Друзья мои, представляю вам знаменитого Арейоса!

Он захлопал в ладоши, держа руки над головой, давая сигнал всем аплодировать. Менедем немного похлопал, Диоклей тоже. Соклей, как заметил Менедем, сидел тихо, желая сначала выяснить, стоит ли кифарист того, чтобы его слушать. Порой Соклей бывал не в меру благоразумен.

— Благодарю вас! — Арейос помахал толпе, поднявшись на помост. Худощавый и стройный, он говорил на безупречном аттическом диалекте греческого. В юности он, вероятно, отличался поразительной красотой. Даже сейчас, хотя седина намекала на то, что ему должно быть под пятьдесят, он брил лицо, чтобы казаться моложе. В свете ламп и факелов иллюзия работала прекрасно. — Я очень рад быть здесь, — с улыбкой продолжил он. — Клянусь богами, я очень рад быть в любом месте, которое не разграбят в ближайший час.

Все засмеялись.

— На Кипре такого не случится, — крикнул Менелай. — Кипр принадлежит моему брату, и он его никому не отдаст!

— Меня устроит, если он не отдаст его до тех пор, пока я не уплыву отсюда, — ответил Арейос и получил в ответ ещё более громкий смех.

— Ещё один кифарист, полагающий, что может высмеивать власть имущих, — заметил Менедем. — Он что, не помнит, что здесь случилось со Стратоником? — он помедлил. — Я бы сказал, Менелай кажется более весёлым, чем был Никокреон.

— Мне интересно, каково ему быть вторым человеком в царстве Птолемея, — сказал Соклей. — Думал ли он когда-нибудь, как все могло обернуться, если бы он родился первым?

— Почему ты спрашиваешь меня? Пойди да спроси его самого.

На одно неприятное мгновение он поверил, что Соклей сейчас встанет и сделает именно это, но брат всего лишь подвинул стул.

— Ты видел когда-нибудь инструмент лучше? — Соклей показал на кифару Арейоса.

Менедему пришлось вытянуть шею, чтобы вообще её увидеть, но он ответил:

— Не думаю.

На большой и тяжелой кифаре играли профессиональные музыканты. Она имела семь струн и огромную резонирующую коробку, усиливавшую звуки, извлекаемые кифаристом. Кифара Арейоса была сделана из светлого дуба с инкрустацией из слоновой кости и более темного дерева, ореха или чего-то более экзотического и дорого. Она блестела, будто её натерли воском. От тяжести инструмента руки Арейоса были мускулистые, как у панкратиста[5] .

Но тут Арейос провел пальцами по струнам, и Менедем забыл обо всем, кроме музыки. Кифара оказалась не только одной из самых красивых, что он видел, но и с прекрасным звуком. Настраивать кифару, или её сородичей лиру, форминкс и барбитон, дело не из легких. Как любой, ходивший в школу, Менедем умел играть на лире… в какой-то степени.