Священная земля

— Разве я способен на такое? — Соклей говорил как можно более невинно.

Настолько невинно, что Менедем и Диоклей разразились смехом.

— Нет, дорогой, — ответил Менедем. — Только не ты. Ни за что. Тебе и в голову такое не может прийти, — он рассмеялся ещё громче.

— Хотел бы я знать, — запальчиво спросил Соклей, — что такого страшного в том, что один человек хочет уговорить другого полюбить мудрость и искать её вместо того, чтобы случайно натыкаться на нее или вообще поворачиваться к ней спиной. Можешь объяснить мне?

— Философия слишком похожа на работу, — сказал Менедем. — У меня есть настоящая работа и нет времени, чтобы волноваться о сущностях и прочей философской дребедени, от которой голова трещит.

— А время подумать о том, правильно ли ты поступаешь и почему, у тебя есть? — спросил Соклей. — Что может быть важнее этого?

— Привести "Афродиту" в Финикию и не утопить по дороге, — предположил его брат.

— Ты специально меня раздражаешь, — сказал Соклей, и Менедем ухмыльнулся. — Да, ты хочешь выжить. Всё живое хочет выжить. Но добравшись до Финикии ты будешь творить добро или зло?

— Добро друзьям, зло врагам, — без промедления ответил Менедем.

Любой грек, отвечая не раздумывая, сказал бы нечто подобное. Соклей тряхнул головой. — Прости, дорогой, но то, что подходило героям Гомера, больше не годится.

— А почему? Если кто поступит со мной плохо, я пну его между ног при первой же возможности.

— А потом? Он ответит. Или его друзья.

— А я отвечу ему или друг поможет мне против его друга, — сказал Менедем.

— И ваши распри будут длиться много лет, если не поколений. Сколько полисов разрушены подобной враждой? Сколько войн начались из-за такой вражды? Клянусь богами, если бы полисы Эллады не тратили время на борьбу друг с другом, разве смогли бы македоняне победить их?

Он считал это неопровержимым аргументом, но Менедем сказал:

— Ха! Вот я и поймал тебя!

— А вот и нет!

— Поймал, — ухмыльнулся брат. — Во-первых, македоняне тоже враждовали друг с другом, и даже хуже, чем обычные эллины. Давай, скажи, что я не прав. Ну же, давай. — Он подождал. Соклей молчал, он не мог возразить. — Ха! — снова сказал Менедем. — И во-вторых, если бы Филип Македонский не подчинил эллинов, и если бы за ним не последовал Александр, кто бы сейчас правил Финикией? Царь Персии, вот кто. Так что я приветствую междоусобную вражду, вот что.

Соклей смотрел на него, потом начал смеяться.

— Вот лучший пример плохой аргументации, что я когда-либо слышал. Некоторые учатся вести спор у Платона и того, что он говорит о Сократе. А ты взял за образец Аристофановы "Облака".

— Ты имеешь в виду Кривду? — спросил Менедем, и Соклей склонил голову. Нисколько не обескураженный, Менедем изобразил поклон. — Кривда победила, если ты помнишь. Правда сдалась и перешла на другую сторону. И, похоже, я тебя переспорил.

Он подождал, не возразит ли Соклей. Соклей не возразил, но вернул полученный поклон.

— Время от времени я удивляю тебя, когда мы боремся в гимнасии. — Он возвышался над братом, но Менедем был быстрее и сильнее. — Полагаю, время от времени и ты можешь удивить меня, когда мы перебрасываемся крылатыми словами.

— Крылатыми словами? — повторил Менедем. — Ты узнал Аристофана, а теперь цитируешь Гомера. Во имя собаки, кто из нас кто?

— О нет, так не пойдет. Ты так просто не выкрутишься, негодник. Если говоришь, что ты это я, а я это ты, то освобождаешь себя от клятвы, что дал мне в Саламине.

Они оба рассмеялись.

— Ну, тебе будет не трудно её сдержать, — сказал Менедем. — Ты не ищешь возможности переспать с чужими жёнами.

— Надеюсь, что нет, — ответил Соклей. — Но ты не можешь быть мной, потому что не провел зиму, изучая арамейский.

— И рад этому. Когда ты говоришь на нем, кажется, что ты подавился насмерть. — Менедем изобразил ужасный финикийский акцент. — Вот на что это похоже.

— Надеюсь, что нет, — сказал Соклей.

— Надейся и дальше, как ты всегда это делал.

Они продолжали дразнить друг друга, пока Менедем вёл "Афродиту" на юго-восток. Направившись из Саламина на восток, они могли бы сократить путь через Внутреннее море, но тогда им пришлось бы красться вдоль финикийского побережья, чтобы попасть в Сидон, город, откуда Соклей хотел начать исследование суши. В это время года, с ярким солнцем и спокойным морем, риск казался оправданным.

Соклей оглянулся на Саламин. Побережье Кипра уже превратилось в линию на горизонте. На пути в Финикию акатос не будет видеть землю три или четыре дня. За исключением дороги к югу от Эллады и Эгейских островов в Александрию, это был самый длинный переход по открытому морю, который придется совершить кораблю.

— Не хотел бы я делать такое на крутобоком судне, — сказал Соклей. — Представь, что на полпути стих ветер? Сидеть тут, непонятно где, и надеяться, что не кончится вода и вино… — Он тряхнул головой. — Нет уж, спасибо.

— Да, было бы не очень весело, — согласился Менедем. — И мысль о шторме в открытом море мне тоже не нравится. Когда это случилось по пути из Эллады на запад, в Италию, пару лет назад, нам повезло.