Священная земля

— Твой раб молит о прощении, но ему неизвестно такое слово, — сказал Соклей.

— Значит, не у иудея ты выучился этому языку, — ответил Эзер.

Соклей снова припомнил, что следует не склонять голову, а кивать.

— Да, ты прав. Я учился у финикийца. Ты, воистину, очень мудр, — на арамейском лесть выходила очень естественной.

— У финикийца? Я так и знал. — в эти слова Эзер вложил то же огромное презрение к финикийцам, как и Химилкон к иудеям. — Единый Бог повелевает нам отдыхать один день из семи. Это и есть шаббат. Сегодня седьмой день, и вот… мы отдыхаем.

— Понятно. — На самом деле, если Соклей что и понял, так это то, почему эти иудеи не сравнялись с остальным миром, и то, почему они никогда не сравняются. Как же угнаться за своими соседями, если тратишь впустую один день из семи? Чудо, что они вообще все не вымерли. — Как бы моим людям и мне купить тут поесть? — спросил он. — Мы прошли долгий путь. Мы также очень устали.

Эзер, сын Шобала, опять покачал головой.

— Ты ничего не понял, иониец. Соклей, — он старательно выговорил это имя. — Я же сказал, сегодня шаббат. Единый Бог повелевает нам не работать в этот день. Продажа еды — работа. Пока солнце не сядет, мы её делать не можем. Мне жаль, — но в голосе не слышалось ни капельки сожаления. Это звучало гордо.

Химилкон предупреждал, что у иудеев строгие религиозные правила. Теперь Соклей убедился, что тот знал, о чем говорит.

— Может кто-нибудь набрать нам воды из колодца? Надеюсь, у вас есть колодец?

— Есть, но до заката никто не наберет вам воды. Это тоже работа.

— Может, мы наберем сами?

— Да, — кивнул Эзер. — Вам можно, вы не одни из нас.

"И не хотим ими стать", — подумал Соклей. Он задумался, каково было бы жить в стране, где религия так жёстко ограничивает все, что делают люди, и сначала пришел к выводу, что дошёл бы до безумия.

Но затем поразмыслил об этом. Если бы с детства ему говорили, что все эти законы верны и необходимы, разве он не поверил бы в это? Даже в Элладе недалекие люди слепо верили в богов. А здесь, в Иудее, каждый, похоже, верил в их странное невидимое божество. И я бы верил, родись я иудеем, решил Соклей.

Чем больше он об этом размышлял, тем сильнее страшился.

— Спасибо за твою доброту, господин, — поклонился он Эзеру.

— Пожалуйста, — ответил старик. — Ты не виноват, что не один из нас, и не можешь знать и исполнять священные заветы единого бога.

Соклей с изумлением понял, что старик говорит серьезно. Эзер, сын Шобала, гордится тем, что принадлежит к этому крошечному захолустному племени не меньше, чем Соклей тем, что он эллин. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. "Жаль, что я не могу открыть ему глаза на его невежество", — подумал Соклей. С эллинами он порой ощущал ту же потребность, но с собственным народом он мог что-то предпринять. Иногда ему удавалось убедить их в ошибочности их взглядов, но чаще эллины предпочитали цепляться за свои заблуждения, чем принять чужую мудрость.

— О чем вы там болтаете с этим носатым старикашкой? — спросил Телеф.

Выражение лица Эзера не изменилось. Конечно нет, он же не говорит по-гречески, напомнил себе Соклей. И тем не менее…

— Выбирай выражения, когда говоришь о здешних людях. Вдруг кто-то из них знает наш язык.

— Ладно, ладно, — с видимым нетерпением склонил голову Телеф. — Но что происходит?

— Мы не сможем купить еду до заката. Каждый седьмой день они должны отдыхать, и строго выполняют это. Но мы можем набрать воды из колодца, если сделаем это сами.

— День отдыха? Это глупо, — сказал Телеф, что полностью совпадало с мнением Соклея. — Что если бы у них шла война и в этот день нужно было бы сражаться? Они позволили бы врагу перебить их всех?

— Не знаю, — вопрос так заинтриговал Соклея, что он, как мог, перевел его Эзеру.

— Да, мы умрем, — ответил иудей. — Лучше умереть, чем нарушить закон единого бога.

Соклей не стал спорить. Эзер говорил так страстно, как человек, прожигающий свое наследство на гетеру. Но у него хотя бы останутся воспоминания о её объятиях. А что останется у человека, потратившего жизнь на веру в какого-то глупого бога? Ничего, насколько мог судить Соклей. Эта вера могла стоить верующему самой его жизни.

Однако, он не стал говорить об этом Эзеру, сыну Шобала. Иудей дал понять, что и сам это знает, и готов принять последствия. Как может преданность человека богу быть сильнее, чем преданность самой жизни? Соклей пожал плечами. В этом не было никакого смысла.

— Господин мой, где колодец? — в этом вопросе родосец видел смысл. — Нам жарко и хочется пить.

— Зайдите за тот дом и увидите его.

— Благодарю тебя, — поклонился Соклей. Эзер поклонился в ответ. Каким бы безумным он ни был в вопросах веры, в делах человеческих он был вполне вежлив. Соклей перешел обратно на греческий и объяснил своим спутникам, где колодец.

— Я бы лучше выпил вина, — сказал Телеф.

Это была не просто жалоба или не совсем жалоба. Аристид согласно склонил голову.

— Я бы тоже. От воды в чужой стране может и понос приключиться.

Он, конечно, был прав, но Соклей ответил: