Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

¹¹¹ Фалькони К. Ватиканский Собор и причины его созыва. М., 1964.С.102.

¹¹² Dogmatic Constitution on the Church // The documents of Vatican II. New York, 1966. P. 15.

¹¹³ Там же. P. 20–21.

¹¹⁴ Там же. P. 22.

¹¹⁵ Джероза Л. Каноническое право в Католической Церкви. М., 1998. С. 48.

¹¹⁶ См.: The Maryknoll catholic dictionary. New York, 1965; Пупар П. Вера Католической церкви. М., 1992 и. т. д.

¹¹⁷ Христианское вероучение. Догматические тексты. СПб., 2002. С. 282.

¹¹⁸ Там же. С. 281.

¹¹⁹ Там же. С. 286.

¹²⁰ Там же. С. 292.

¹²¹ Там же. С. 279.

¹²² Конституция «Lumen Gentium» // Христианское вероучение. Догматические тексты учительства Церкви (III–XX вв). СПб., 2002. С. 283; Августин. О граде Божьем. Т. 4. М., 1994. С. 87.

¹²³ Христианское вероучение. Догматические тексты учительства Церкви (III–XX вв). СПб., 2002. С. 415.

¹²⁴ Там же. С. 282.

¹²⁵ Там же. С. 292.

¹²⁶ Там же. С. 391.

Заключение

Церковная история, как на Западе, так и на Востоке, демонстрирует зависимость отношения к культовым изображениям от общего восприятия церковных символов и от понимания сущности и назначения самой Церкви. Православие патристического периода утверждало представление о Церкви как о мистическом теле Христа, в котором происходит реальное соединение божественного и человеческого. При этом сама Церковь становилась моделью понимания символа, в которой чувственное и сверхчувственное, символ и символизируемое, находятся не в отношении соподчинения, а в отношении тождества. Символ включает в себя символизируемое, а не указывает на него. Естественное оказывается проникнутым сверхъестественным, материальное – преобразованным божественной энергией. Существование Церкви оправдано только в том случае, если символ как таковой понимается не как указание на реальность и даже не как отражение реальности, а как способ ее явления, снисхождения к человеку и проникновения в него. Только в этом случае Церковь становится тем, чем она желает быть – «небом на земле», то есть реальным объединением тварного и несотворенного, вечного и временного, обеспечивающим взаимопроникновение двух частей реальности, делающим обожение физического мира возможным здесь и теперь. Если Церковь видит свою миссию в воссоздании утерянного единства мира, то и все символы церковного культа, в том числе и созданные средствами иконописи, стенной живописи, мозаики, должны осмысливаться и восприниматься как «творящие» эту единую реальность.

Торжество Церкви в зрелом средневековье означало в то же время торжество мифологизированных представлений о мире, в которых отсутствие оппозиции естественного и сверхъестественного, божественного и человеческого подтверждалось способностью символа служить средством соединения двух сторон реальности. Церковное мировоззрение ориентировало человека прежде всего на достижение единства со сверхчувственным миром посредством ритуала и таинств, облаченных в символические формы, которые являлись не столько средствами восхождения к высшей реальности, сколько проводниками божественной благодати, преображающей человека. Хотя православное богословие и подчеркивало всегда необходимость для спасения синергии, со-работничества двух воль – божественной и человеческой, тем не менее, в реальной практике всегда перевес был на стороне обряда, богослужения, таинства, иконы, которые служили обожению человека. Динамический момент продвижения к спасению, мучительного совершенствования, уподобления Христу, заменялся на Востоке постоянным воспроизведением в ритуале единства земли и неба, обретением человеком в нем богочеловеческого естества. Спасение осуществлялось уже в настоящем, а не виделось в далекой перспективе, как в католицизме. Католицизм давал человеку импульс движения вперед, православие ориентировало на вечное возвращение, повторение в литургии определенных событий, которые оказывались вне времени. Православная Церковь, посредством богослужения со всем его символизмом, уводила человека «из времени в вечность». Видимо, поэтому православная ментальность тяготела к повторению и воспроизведению церковного опыта, видела в этом свою цель и надежду.