Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

Тем не менее, на фоне стремления к сохранению традиции, начиная с XI века, появились рационалистические тенденции, порождающие «крен» в символическом мышлении и ведущие, в конце концов, к «демифологизации» мировоззрения. В это время способность символа являть и сообщать божественную энергию не отрицалась, но все большее значение придавалось его гносеологической и анагогической функции. Символ воспринимался, прежде всего, как орудие индивидуального познания и средство, способствующее совершенствованию человеческой души, приближающее его к сверхчувственной реальности. Это подтверждается изменениями и в области литургического богословия, которое в это время становится близким к схоластическим интерпретациям и в области церковного искусства, приобретающего все большие черты сходства с искусством западным, и в области экклезиологии, сближающейся с католическими представлениями на этот счет. Процесс трансформации мировоззрения, достигнув апогея в новое время, привел к тому, что не только в католицизме, но и в православии, произошла утрата восприятия символа, как реального средства соединения с Богом. Одновременно оказалось утраченным и мистическое измерение в понимании самой Церкви, сознающей себя в качестве земной организации, способствующей спасению человека. В XVII–XVIII вв. и на Западе, и на Востоке Церковь, противопоставляя светским и секулярным тенденциям в обществе свой консерватизм, на деле сама все больше проникалась духом рационализма, обмирщалась, что обесценивало само ее существование. Угроза «размывания» Церкви в «мирских стихиях», начиная с XIX века, вызвала стремление восстановить мистическое понимание Церкви как тела Христова, а значит, и вернуть утраченное понимание сущности и назначения всех церковных символов. Это движение привело в XX веке к возрождению православной экклезиологии, литургического богословия, богословия иконы. Началось восстановление церковного мировоззрения, основанного на «реалистическом» видении символа, соответственно которому сама Церковь, литургия в целом и каждый ее элемент в частности, вновь стали осознаваться не как возвышающие к Богу, а как реально соединяющие с ним и преображающие человеческое естество.