Читаем Священные изображения и изображения священного в христианской традиции полностью

Чрезмерная роскошь убранства многих церквей, породила в XII в. и противоположную позицию, правда не слишком распространенную. Цистерцианцы, представителем взглядов которых являлся св. Бернард Клервосский, не одобряли присутствие произведений искусства в храмах, поскольку ощущали опасность от него исходящую. «Столь велика, в конце концов, столь удивительна повсюду пестрота самых различных образов, что люди предпочтут читать по мрамору, чем по книге, и целый день разглядывать их, поражаясь, а не размышлять о Законе Божием, поучаясь… Когда реликвии закрыты золотом, очи наслаждаются, а кубышки отверзаются. Изображают святого или святую как можно краше, и считают их святыми тем более, чем положено красок. И больше удивляются красоте, чем поклоняются чистоте»136.

Поначалу западноевропейское средневековье, хотя оно и рассуждало о прекрасных вещах и красоте всего сущего, довольно пассивно относилось к идее развития специальных категорий на этот счет. В этой связи интересно, каким образом переводчики греческого текста Псевдо-Дионисия передавали понятия kalon (прекрасное) и kalos (прекрасный). В 827 г. Илдуин, первый переводчик Дионисия, обращаясь к 7 разделу IV главы трактата «О божественных именах» и понимая kalon как онтологическую благость, дает следующий перевод: «Но доброта и благо не разделяются в причине, все сополагающей в единое… Мы называем добрым то, что причастно благому». Три столетия спустя Иоанн Сарацин переведет тот же отрывок следующим образом: «Прекрасное и красоту не должно разделять в причине, которая все вбирает в единое… Мы называем прекрасным то, что причастно красоте…»137 Новое мировосприятие, постепенно приходившее к утверждению ценности материального мира, способствовало, начиная с XI в., развитию интереса к эстетическим феноменам и стремлению упорядочить эти представления в рамках богословского вероучения.

Значительный вклад в развитие эстетической мысли внесло учение философской школы монастыря Св. Виктора в Париже. Теория созерцания, разработанная спекулятивной мистикой и рассматривающая ряд ступеней созерцания, включала и представление об эстетическом созерцании и удовольствии от созерцания прекрасного, сообщающих ей особый эмоциональный оттенок. В сочинениях Гуго Сен-Викторского размышления об эстетическом характере созерцания и формальной красоте приобретают особенно большую важность. Внимание Гуго к зрительно воспринимаемой красоте и попытка понять и определить ее структуру заставили современных исследователей видеть в нем первого теоретика красоты в Средневековье138. Эстетические теории Гуго, а так же других представителей этой школы – Ришара Сен-Викторского и Фомы Верчеллийского, оказали огромное влияние на представления о красоте XII в. Связь и взаимодействие этих теорий с художественной практикой этого времени предстает в трудах заказчиков произведений искусства, в частности аббата Суггерия.

В XII–XIII вв. эстетические представления, до тех пор находящиеся в сфере метафизических спекуляций и осмысливаемые в этическом плане, начинают сознательно связываться не только с материальным, вещественным миром, но и с произведениями искусства. Происходит очевидное сближение и соприкосновение философской концепции красоты и художественной практики. Представления о ценности света, весьма ярко характеризующие эстетическую мысль XIII в., о пропорциональности, очертании, форме, находят конкретное воплощение и аналогии в готическом искусстве139. Нельзя сказать, что изображения были возвеличены благодаря теологам, но и они внесли в это свой вклад, разрабатывая теорию прекрасного. Св. Фома раскрывает эту тему, говоря, по преимуществу, о Сыне, рассматриваемом как образ. Христос прекрасен, потому что он – образ Отца, а образ – это форма, перенесенная во что-либо из чего-либо иного. Как образ, Сын обладает тремя атрибутами красоты, каковы суть целостность, соответствие и ясность. Аквинат, касаясь теории культа изображений, не цитирует письма Григория и к вопросу об образах подходит не с пасторской, а с теологической точки зрения. Его метафизика позволяет видеть мир как бесконечную череду образов, соответствующих друг другу в строго определенном порядке, освещенных единым светом. «Образ Христа как изделие из крашеного или вырезанного дерева не заслуживает никакого почитания, почитание может быть отнесено только к разумным существам. К образу Христа проявляют почтение именно как к образу»140.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алов и Наумов
Алов и Наумов

Алов и Наумов — две фамилии, стоявшие рядом и звучавшие как одна. Народные артисты СССР, лауреаты Государственной премии СССР, кинорежиссеры Александр Александрович Алов и Владимир Наумович Наумов более тридцати лет работали вместе, сняли десять картин, в числе которых ставшие киноклассикой «Павел Корчагин», «Мир входящему», «Скверный анекдот», «Бег», «Легенда о Тиле», «Тегеран-43», «Берег». Режиссерский союз Алова и Наумова называли нерасторжимым, благословенным, легендарным и, уж само собой, талантливым. До сих пор он восхищает и удивляет. Другого такого союза нет ни в отечественном, ни в мировом кинематографе. Как он возник? Что заставило Алова и Наумова работать вместе? Какие испытания выпали на их долю? Как рождались шедевры?Своими воспоминаниями делятся кинорежиссер Владимир Наумов, писатели Леонид Зорин, Юрий Бондарев, артисты Василий Лановой, Михаил Ульянов, Наталья Белохвостикова, композитор Николай Каретников, операторы Леван Пааташвили, Валентин Железняков и другие. Рассказы выдающихся людей нашей культуры, написанные ярко, увлекательно, вводят читателя в мир большого кино, где талант, труд и магия неразделимы.

Валерий Владимирович Кречет , Леонид Генрихович Зорин , Любовь Александровна Алова , Михаил Александрович Ульянов , Тамара Абрамовна Логинова

Кино / Прочее