Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

Восприятие церковных символов в этот период являлось следствием утверждаемой экклезиологии. Формировавшийся литургический символизм должен был осуществлять, в соответствии с задачами Церкви, действительную связь внутрицерковного тела, то есть символы богослужения должны были служить реальному соединению человека с Богом (хотя и не его «обожению»). Такое понимание литургического символа унаследовал и раннесредневековый католицизм. Корни католического отношения к художественному образу, вероятно, также следует искать в «доимперском» периоде. Специфика изобразительной деятельности, характерная для этого времени, позволяет с уверенностью говорить о том, что символы искусства не воспринимались как свершающие, осуществляющие реальность, а имели субъективно-психологическое значение, являлись выражением религиозного чувства и служили его подъему.

Экклезиология, понимание природы символа и священное изображение в православии патристического периода

Идея символа, отсылающего к непостижимой божественной реальности, появляется в раннем христианском неоплатонизме у Дионисия Ареопагита, который называет божество «пресветлым сумраком сокровенно таинственного молчания», которое «не есть тело; не имеет ни образа, ни вида, ни качества или количества, или величины… Оно и не число, и не порядок, не величина и не малость… не есть ни сущность, ни век, ни время… не тьма и не свет, не заблуждение и не истина»⁴². Тем не менее, мы не можем отказаться от обязанности и права подыскивать божественные имена и соотносить их с самим божеством, хотя мы и делаем это неадекватно. Из всего «можно извлечь достойные наблюдения и для умопостигаемых и разумных /субстанций/ из вещественного создать упомянутые неподобные подобия, хотя разумное существует не так, как это назначено чувственному, а иначе…»⁴³ Согласно Дионисию, в мире нет ничего, полностью лишенного причастности прекрасному, из которого всему сущему дано быть прекрасным в соответствии со своим логосом⁴⁴. Поскольку все причастно прекрасному, то вполне допустимо использовать чувственные или вещественные символы для изображения невидимого и божественного, причем неподобные символы предпочтительнее, т. к. они с меньшей вероятностью могут ввести в заблуждение и вызвать искушение для человеческого ума остановиться на них, как на цели. Скорее наоборот, они будут побуждать оттолкнуться от их конкретного вещественного вида и подняться к духовному созерцанию Бога⁴⁵.

Византийская мысль VI–VII вв. в лице св. Максима, развивая учение каппадокийцев и Дионисия Ареопагита, на примере «литургического символизма» разработала теорию образа, которая отражала и бытовавшее отношение к произведениям изобразительного искусства, хотя эта тема еще непосредственно не рассматривалась. Теория почитания икон, созданная позднее, выступала как частный случай общей теории образа.⁴⁶

В «Мистагогии» Максима Исповедника дается истолкование евхаристического действа и, как следствие, выявляется природа «литургического образа». Эти интерпретации во многом сходны с воззрениями, изложенными в «Ареопагитиках», но в некоторых моментах преобразуют их систему мысли. В понимании Дионисия в вещественных литургических символах реально присутствует сверхчувственное, но божественная энергия, способная преобразить человека в Бога, не сообщается через символ⁴⁷. Для Максима, развивающего и преобразующего учение Ареопагита, обожение не есть отражение божественного света, происходящее при восхождении от чувственных образов к ноэтическим. Созерцание сверхчувственного и обладание божественными энергиями – два кардинально различных состояния. Для него символ – средство объединения двух реальностей. Чувственно воспринимаемый предмет, являющийся образом сверхчувственного, обладает его энергией и может воздействовать на субъект, его воспринимающий, преобразуя его существо, в том числе и физически.

Надо отметить, что Запад, где «Ареопагитики» стали известны в IX в., обнаружил в них удивительное созвучие собственному восприятию символа. Коренные моменты, отличающие понимание символа Дионисием и Максимом, соответствуют в то же время различиям в понимании этого вопроса между Западом и Востоком.