Священные изображения и изображения священного в христианской традиции

Послеиконоборческий период в истории византийского христианства характеризовался стремлением прежде всего к сохранению и воспроизведению ранее достигнутого. Византия жила старым наследием, сумма идей практически не расширялась в византийском обществе, глубоко консервативном. Это время заявило себя бесчисленными компиляциями. Всякое новое касание богословских тем и постановка богословских вопросов сводилась к прошлому. Эта черта лежала в основе «официальной» линии византийского богословия, начало которой можно возводить к середине X в. и патриарху Фотию. Вместе с тем с XI в. все большее значение начинала приобретать обрядово-формальная сторона религии. Лучший тому пример – патриарх Михаил Керуларий, который в своих полемических сочинениях против католиков критиковал обрядовые различия так, как будто дело шло о коренных догматических отступлениях. Его продолжателями в этом отношении были Никита Стифат и патриарх Николай Грамматик. Критерием истинности Церкви для этих мыслителей представлялось обрядовое единообразие с восточной церковью. Более того, «строгое исполнение внешней церковной обрядности ставилось наравне с благочестием сердца в вопросе достижения спасения»⁷⁴. Правда, была и альтернатива этой тенденции, еще слабая в XI в., но к XIV в. достигшая огромного влияния, – сохранявшееся в монастырях мистическое направление религиозной жизни, переносившее центр тяжести истинного благочестия извне внутрь, в глубины души. Так Симеон Новый Богослов, положивший начало исихастскому движению, писал: «Я знаю некоторых, которые нисколько не заботятся, как избегать того, что бывает с ними тайно, или о чем размышляют в сокровенности сердца; они думают спастись без всякого другого делания, то есть без молитвы, хранения уст, воздержания, смирения и любви, а просто одним хождением к службам, думают, что для них довольно не оставлять только установленных служб – утрени, вечерни, часов, – чтобы стяжать добродетели и достигнуть совершенства, совершенных по возрасту Христову. Но это не так. Ибо Бог не зрит на лице, ни на внешнее одно благочиние нравов, ни на вопли наши, но на сердце сокрушенное и носящее страх Божий»⁷⁵. В области экклезиологии, как и в других областях богословия, в это время воспроизводилась ортодоксальная точка зрения, рассматривающая Церковь в качестве мистического организма, обеспечивающего взаимопроникновение человеческого и божественного. Так патриарх Фотий писал: «Христос един, члены же Христовы многие, но все верующие составляют единое тело, Глава коего Христос. Христос и Церковь есть единое совершенное тело»⁷⁶. Но чем больше становилось в Церкви формализма и обрядоверия, тем меньше вникали в смысл старых определений, воспроизводимых механически. Отсутствие четкого осознания экклезиологической темы вело к изменениям в символическом мышлении. Эти изменения давали себя знать в появлении «изобразительного символизма» в искусстве, где с конца XI века сначала очень слабо, потом все более значительно стали проявляться новые тенденции, выводящие византийское понимание образа за его традиционные рамки. Характерно, что именно в это время в Византии впервые появились сочинения, затрагивавшие проблемы эстетики, автором которых являлся Михаил Пселл. В произведениях искусства он ценил «прекрасное», то, что он называл «сладость», чего достичь возможно при наличии лада, ритма и гармонии всех элементов⁷⁷. Материальная же красота в его понимании, и в полном соответствии с «анагогическим» методом, так востребованным на Западе, есть путь к красоте духовной. Символы, создаваемые искусством, являются чувственной опорой, благодаря которой человек поднимается к сверхчувственному миру. Одним из первых примеров воплощения такого взгляда на искусство может служить икона «Иоанн Лествичник», выполненная в конце XI века предположительно в Константинополе для Синайского монастыря (рис. 33). На ней представлены монахи, поднимающиеся по ступеням, символизирующим их нравственные подвиги, о которых идет речь в тридцати главах «Лествицы» – сочинения Иоанна Лествичника. Икона носит иллюстративнодидактический характер. В данном случае значение образа сводится к его гносеологической и воспитательной функции. Зритель, через восприятие изображенного, должен вдохновиться на совершение собственных нравственных подвигов. В этом смысле икона становится для верующего «ступенью» лестницы, на ней изображенной, которая ведет к Богу. Правда в данный период такая направленность в понимании образа является скорее исключением, чем правилом.