«Политики» искали для Церкви поддержки в государстве, считали, что нет необходимости мешать возможному сближению Церкви и государства и что не нужно препятствовать, если государство широко влияет на Церковь. Ради государственного блага они готовы были делать уступки императорской власти, расположены были не строго судить императоров за их погрешности и незаконные с точки зрения канонов поступки. В своих действиях они далеко не всегда руководствовались стремлением к сохранению чистоты веры, считая возможным поступиться важнейшими принципами ради достижения определенных политических целей. Так большая часть этой партии легко склонилась на Лионскую унию с Римом, считая, что хотя латинские догматы есть зло, но все-таки разрыв с латинянами есть зло еще большее. Эта партия насчитывала в своей среде много лиц образованных, поддерживала связи с просвещенными классами, стремилась быть как можно ближе к жизни и обществу. В своей деятельности опиралась на белое духовенство и на интеллектуальный класс общества, не оказывая особенной поддержки монашеству. Сами цели монашеского жития виделись ими иначе, чем зилотами. В их понимании совершенный монах не замыкается в себе, а отдает себя на общественное служение. Если он знаком, например с медициной, то кроме духовных врачеваний, помогает ближним и своими медицинскими познаниями. Истинный подвижник, с их точки зрения, не чуждается даже такого рода помощи ближним, которая в понимании «зилотов», вообще не совместима с представлениями о монахе. Так патриарх Григорий Кипрский в числе добродетелей совершенного инока, ставит следующее: «Сколько девиц, тщательно воспитав, как бы некиих сродниц, выдает он замуж с приданым от себя»83. Совершенный монах, по воззрению автора, отличается «учительностью, кротостью, сострадательностью, страннолюбием, любовью к добру»84. Очевидно, что в данном случае понимание Церкви приобретает черты сходства с западным. Церковь с точки зрения представителей этого направления представляется организацией, помогающей человеку, воспитывающей, а потому с готовностью берущей на себя общественно-политические функции. Соответственно такому пониманию Церкви меняется и символическое мышление, появляется стремление на место мистического приобщения к сверхчувственному миру посредством символа поставить его рациональное познание, свести символ к средству просвещения и эмоционального воздействия.
В XII–XIII вв. ключевая роль в управлении Церковью принадлежит «политикам». К концу XIII в. партия «зилотов» крепнет и усиливается, начинает отличаться большей определенностью принципов. В XIV в. «зилоты» явно торжествуют над своими противниками. Окончательное торжество монашества над белым духовенством, то есть «зилотов» над «политиками», по вопросу о занятии высших мест в иерархии, и, следовательно, по управлению Церковью, происходит во времена исихастских споров (1340–1359 гг.)85.
В XII–XIII вв., когда трансформация православного экклезиологического сознания становится достаточно выраженной, происходит дальнейшее углубление изменений в области символического мышления. Надо отметить, что так же, как в области экклезиологии, определения вполне ортодоксального характера, традиционно, но без должного осмысления, воспроизводимые поздневизантийским официальным богословием, сосуществовали с новыми веяниями, реально характеризующими церковное сознание; так и в области изобразительного искусства, основная его масса не выходила за рамки традиционных форм, но четкое осознание сущности и назначения религиозных изображений размывалось, в силу чего становилось возможным широкое проникновение элементов, чуждых классическому православному искусству. Во времена «палеологовского ренессанса» художники стали искать подчеркнутую, усиленную выразительность образа. Приверженцев «динамического стиля», который начал формироваться в конце XII в., не меньше чем гармония и спокойствие интересовала сила внутреннего переживания, динамика, экспрессия86. В понимании назначения иконы, наряду с осознанием ее в качестве реального образа горнего мира, являющего его совершенство и гармонию, появилось стремление сделать акцент и на другой стороне понимания символа, подчеркнуть его «анагогическую» функцию, предполагавшую возможность «восхождения» к сверхчувственному миру посредством восприятия символов, пробуждающих религиозное чувство и устремляющих человека к Богу.