Я все еще ощущаю бурлящее в ней раздражение, в то время как глубоко внутри нарастает наслаждение. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем быть тем, кто разжигает в ней этот огонь.
Я аккуратно складываю руки за спиной, выражение моего лица остается холодным и отстраненным. В ее взгляде улавливается нервозность, когда она пытается считать мои чувства.
Она фыркает, принимая мой вызов и подкидывая новый. Стягивая тунику через голову, она уверенно упирается руками в бедра, и безотрывно смотрит на меня сверху вниз в одном брасьере и прозрачной нижней юбке.
Мои пальцы теребят серебряную пуговицу моего пальто: голова дракона – самое хаотичное и прекрасное существо из всех, что мне посчастливилось видеть. В них больше морали и ценностей, чем у многих мужчин, с которыми я имел несчастье общаться. Как же я скучал по этим созданиям.
Выдавив пуговицу через петлю, я перехожу к следующему шагу, расстегивая ее. Ее взгляд ни на секунду не отрывается от моего, пока я с привычной легкостью снимаю плащ.
Ее глаза распахиваются шире, но она не собирается отступать. Ее неприязнь просачивается в ее вены, поглощая пьянящее возбуждение, которое она испытывает от нашей игры. Хорошо. Ее ненависть подтолкнет ее к активным действиям, чтобы я смог освободиться от ее сокрушительных эмоций.
– Твой черед, маленькая ведьма. На мне еще много всего. – Я киваю на свои оставшиеся слои одежды и те немногие, что остались на ней.
Она качает головой, в то время как ее губы кривятся в усмешке.
– Нет уж, спасибо, оставайся в одежде. Я не заинтересована в том, чтобы увидеть еще больше. А теперь побудь хорошим мальчиком и отвернись.
Да как она смеет так со мной разговаривать? Со мной! Я самое могущественное существо, которое она когда-либо встречала. Она могла любоваться горами и заглядывать в глаза королям, но
Я делаю шаг навстречу, не замечая, что ее брасьер нашел пристанище среди ее сброшенной одежды, и закрываю глаза, отворачиваясь, чтобы убедиться, что не увижу больше, чем уже успел. От того немногого, что я увидел: как золотистый свет отбрасывал глубокие тени на ее кожу, обрисовывая изгибы, заставляя меня напрочь забыть о чудовищном сооружении у нее на голове – у меня перехватило дыхание, а разум помутился, пряча воспоминания в дальние уголки сознания, чтобы они больше не увидели света.
Она ведьма, я должен помнить об этом.
Я подхватываю с земли плащ, и в груди у меня покалывает от того, что на песке не остается следов моего существования. Плеск воды вынуждает меня удалиться в лес, крепко сжимая пальто в руках. Как только я освобожусь, я сожгу его. Я носил одно и то же двести тридцать два года, и это пальто никак не помогло мне согреться в темноте этой чертовой книги. Теперь, когда я стою под солнцем, я ощущаю лишь легкие покалывания его лучей. Раньше я не относился к числу тех, кто ликует, пребывая на ярком солнечном свете, – для меня оно всегда было слишком спокойно и предсказуемо. А вот глубокой ночью возможности для разрушения безграничны.
За все годы своего существования я никогда не смотрел себе под ноги, когда шел, потому что я
Теперь я наблюдаю, как мои ноги бесшумно продираются сквозь кусты и ветки и проходят по участкам мха, не оставляя после себя ни единой вмятины. Как будто меня вообще не существует и я все еще нахожусь внутри холодной книги.
Со стороны пляжа раздается прорезывающий воздух крик, сопровождаемый смертоносным воплем калиака.
Я зажмуриваюсь и тянусь к нити, что связывает нас: ее – ослепительно-серебристая и темно-красная, моя – обсидиановая, темнее самой ночи. Ухватившись за нить, я тяну. Мои тело и душа расширяются, превращаясь в пар и перемещаясь по серебристой нити, пока все мои мысли о том, что ей
Мои ноги твердо стоят на земле, но мне требуется еще мгновение, чтобы сориентироваться. Над моим плечом раздаются сдавленный вскрик и следующий за ним пронзительный вопль. Развернувшись и сжав кулаки, я пытаюсь призвать силу, бурлящую в глубине души. Но ничего не выходит, кроме низкого статичного гула, согревающего мои пальцы.