Святилище любви

Рапсоды[54]

с давних времен воспевают ту ночь,Когда Гермес с Афродитой слюбился -
Свивались клубком их тела,
Как свиваются змеи!
Опьянел от ревности бог Аполлон -
Тот, что и сам возмечтал обладать Афродитой,
Да был ею жестоко отвергнут,
Ибо ветреным сердцем богини владел тогда лишь Гермес, -
Загодя чары недобрые он, Аполлон, напустил на ребенка,
Который будет зачат в божественном чреве,
И предрек ему смерть на воде.
И вот появился младенец на свет -
Младенец, прекрасный как мать и отец,
Но своей красотою
Обещал он затмить их обоих.
Так рос он, Гермафродит, чье имя
Из имен Афродиты с Гермесом составили мать и отец,
Восхищенные сыном безмерно.
Дионис почтил его страстью своей
И нежным юнцом обладал не однажды…
Но Аполлон поджидал терпеливо,
Когда же настанет тот час роковой,
Который он предназначил для гибели юного бога.
И вот наступило проклятое время!
День жаркий стоял, и решил Гермафродит искупаться.
Источник лежал на пути.
Окунул нагое прекрасное тело
Красавец в манящие воды…
В источнике том обитала Салмокис,
Прелестная нимфа, которую Эрос – его Аполлон наущал! -
Стрелою своею мгновенно пронзил,
Лишь Гермафродит появился.
Влюбившись безумно, решила она
Увлечь красавца на дно и там владеть им безраздельно,
Однако Эросу вдруг брата единоутробного сделалось жалко,
И он закричал: «Доведешь ты красавца до смерти!
Немедля его отпусти, злая нимфа!»
Забыл он, Эрос, что пустить-то стрелу он может,
Но извлечь ее – больше не в силах…
Вот так и Салмокис не в силах была
С Гермесом расстаться – ни в жизни, ни в смерти!
Она к богам воззвала, взмолилась со страстью,
Чтоб это желанье сбылось…
И Аполлон – чье коварство сравнимо с красою его и всевластьем! -
Соединил в тот миг с юношей деву,
Тела их сделав телом единым и суть их сделав единой.
Отныне живет Салмокис в Гермафродите
Так же, как Гермафродит в Салмокис живет,
А мы – аделадельфес – чтим их верным служеньем
И жертвами, что во имя их мы приносим.

Произнеся эти последние слова, омерзительный хорег выбросил руку в сторону. Кто-то из других гермафродитосов, скрытых под масками, вложил в нее нож, а потом хорег метнулся к Аргиросу, заслонил его от Никареты, взмахнул ножом… Раздался ужасный вопль, в котором не было ничего человеческого, но в то же мгновение Никарета поняла, что это был вопль Аргироса, которого толстяк ударил ножом, – и ей показалось, что нож вонзился в ее собственное сердце. Она тоже испустила пронзительный крик и лишилась сознания.

Никарета очнулась от боли в чреслах. И, еще не придя в себя толком, поняла, что эту боль причиняет ей мужчина, который обладает ею столь грубо и жестоко, словно наказывает за что-то или мстит.

Никарета забилась, задергалась, попыталась укусить насильника и вырваться, однако кто-то другой – не тот, который ерзал на ней, – сильно ударил ее по губам и надавил на горло так, что она захрипела, задыхаясь. А потом голос, показавшийся знакомым, зло приказал:

– Лежи тихо, поганая сучка, или я придушу тебя, не будь я Мназон из Троады!