Святилище любви

Две бухты Коринфа – Лехейская и Кенхрейская – надежно обеспечивают его славу и богатство. Здесь ежедневно пристают новые и новые суда, приходящие из самых разных городов Ойкумены. Толпы мореходов сходят со своих галер, отыскивая в Коринфе отдохновение и развлечения, которые им радостно предлагает этот богатый город. Не зря на одной из скал у входа в Лехейскую гавань огромными буквами начертано: «Здесь обитает счастье!»

Ну, счастье не счастье, а удовольствия – многочисленные плотские удовольствия! – здесь и впрямь обитают во множестве, и найти их под силу всякому – и богачу, и бедняку.

Дорогие и дешевые притоны окружают порты плотным кольцом, а вокруг кружат местные порны[56] – шлюхи, которые за самую ничтожную плату отдаются всякому желающему в жалких лачужках – их можно снять на ночь или на час, – продают себя в публичных банях и даже среди надгробий на кладбищах.

Но истинным храмом удовольствий является восхитительный, огромный храм Афродиты Пандемос, покровительницы продажной любви, воздвигнутый в столь незапамятные времена, что строителей его уже никто и не помнил. Поговаривают, храм возник сам по себе в одну ночь – в ту самую, когда Афродита, наконец, отдалась Гермесу. Ну что же, чего только не случалось во времена приснопамятные!

При храме состоит более тысячи жриц – и обычных проституток, умеющих только падать на спину и ноги раздвигать, и так называемых гетер, подруг, которые сулят более изысканные удовольствия.

Ладу, конечно, между этими особами нет никакого, и, случается, прямо на ступенях храма Афродиты схватываются между собой обносившиеся потаскухи и разряженные гетеры, которые ради такого случая забывают про свою знаменитую изысканность и во всем уподобляются порнам самого низкого пошиба.

Частенько с красавицами здесь соперничают и юнцы, которые у здешних любителей блуда весьма популярны.

Бурное веселье вокруг храма и в порту царит с полудня и далеко за полночь. А когда валятся с ног даже самые отъявленные любители развлечений, в Коринфе, наконец, воцаряется тишина и безлюдье. И тогда на темных улицах то там, то сям слышатся осторожные шаги и мелькает свет лампиона, привязанного к длинной палке: так, чтобы можно было осветить самые потаенные городские закоулки.

Белые тени, которые издали напоминают призраков, выходцев из мира мертвых, склоняются над валяющимися прямо на земле телами. По большей части это мореходы, упившиеся и угулявшиеся до полной потери разума и чувств и рухнувшие там же, где их свалил сон. Однако белые тени отворачиваются от тех, чье дыхание источает винный перегар. Куда более пристально вглядываются они в лица людей, лежащих неподвижно и мало напоминающих пьяниц. Это могут быть жертвы уличных потасовок, или несчастные, внезапно сраженные какой-то болезнью и не имеющие сил добраться до дома, или те, кого ночные воры не только ограбили, но и пырнули ножом.

Людей в белом – их именуют асклепиадами, детьми Асклепия, – не трогает ни один, самый отъявленный разбойник, и даже ночная стража, которая иногда сонно и неохотно патрулирует улицы Коринфа, старательно обходит стороной эти белые тени. Конечно, асклепиады весьма милосердны, спасая тех, кого они подбирают, от жалкой, одинокой смерти на улицах, однако о них ходят такие темные слухи… Говорят, что они не просто так хоронят бездомных и безымянных, которых не искали родственники, а сначала режут их тела на куски.

Зачем? Никто этого не знает. Вполне возможно, что это одни только разговоры, но эти разговоры внушают страх. Однако архонт взял асклепиадов под свою личную защиту после того, как они нашли на улице труп морехода с явными следами маурос танатос[57], подняли на ноги самого архонта и заставили разыскать корабль, на котором этот человек прибыл (для этого все стражники и добровольцы из числа горожан целую ночь проверяли все корабли, стоявшие в обеих бухтах). Корабль был сожжен на месте, команда сгорела вместе с ним. Все прочие корабли окуривали дымом от особого лекарства. Это была смесь из патоки десятилетней выдержки, мелко изрубленных змей, вина и шестидесяти целебных трав. Такую же смесь бросали в костры, горевшие на улицах Коринфа, а всем жителям строжайше предписывалось пить капустный сок, обкладывать тело капустными листьями и при малейшем признаке озноба, слабости или появлении заплетающейся походки сообщать об этом асклепиадам.

На счастье, маурос танатос обошла тогда стороной великий Коринф и больше не заглядывала в него. После этого и укрепилось в городе уважение к асклепиадам. Находились люди, которые даже сами обращались в общественный асклепион за помощью, однако родственники внимательно следили, как их лечат, а если кто и умирал, то спешили забрать его труп, чтобы асклепиады не вздумали его изрезать. Участь же тех, кого асклепиады находили на улицах по ночам, оставалась неизвестна. Живы они, умерли – кто знает! А уж что потом происходило с их телами – об этом старались даже не думать.