Святилище любви

Однако до сих пор ложе хозяина пустовало: всех, кого показывал ему Зенон, Драконт отвергал одним движением бровей. Насколько знал домоправитель, господин не хаживал и в притоны, хотя в былые времена очень любил это занятие. Когда он посещал симпосии, где играли или танцевали хорошенькие аулетриды[82], то никого из них не приглашал к себе. По городу уже поползли слухи, будто Драконт Главк или заболел, или отныне проповедует апоси[83], подобно многим известным атлетам, победителям игр в Олимпии. Возможно, он решил участвовать в очередных играх? От своевольного Драконта всего можно было ожидать, даже этого!

Конечно, Зенон по-прежнему не оставлял надежды отыскать подходящие новые подстилки для господина, и, увидев этого длинноногого, изящного юнца с льняными кудрями и синими, точно небо над Акрокоринфом, глазами, он почувствовал, что к этому прелестнику Драконт Главк, пусть и погруженный в свое непонятное уныние и даже, очень возможно, решивший исповедовать апоси, не сможет остаться равнодушным! Поэтому Зенон вовсе не собирался упускать пугливого скромника – и знал, что его не упустит.

Чаритон даже не подозревал, что, лишь только он затерялся в толпе, как Зенон свистнул – и из двора усадьбы Главков выбежал небольшой черный пес с длинной гладкой шерстью и белой грудкой. В усадьбе Главков было много собак, но если Драконт всем предпочитал белого в черных пятнах анатолийского красавца Аристократа, то Зенон подкармливал и приручил маленького, юркого Аристократа, принадлежавшего к породе алопекис. Это слово значит – небольшая лиса. Многие из представителей этой породы и в самом деле были рыжими, однако Аристократ, даром что уродился черным, унаследовал все проворство, ум и хитрость своих дальних предков – лисиц, так что недаром имя его значило – хитрый.

Зенон ткнул его остроносую черноглазую мордочку в ту ямку, которую выковырял в пыли своей сандалией Чаритон, и прошептал:

– Ищи, Аристократ! Только тихо. Найди его дом – и возвращайся, потом меня туда проведешь. И пирог будет цел, и собака сыта! – с хитрой ухмылкой добавил он.

Потом Зенон быстро погладил пса – и маленький алопекис, проворно перебирая коротенькими мохнатыми лапками, ринулся по улице Кефисс, изредка приветливо тявкая или сердито рявкая – в зависимости от того, приветливо или сердито встречали его другие собаки, которых на улице и за оградой усадеб было немало.

В Коринфе вообще держали много собак, причем самых разных пород, и здесь им жилось чрезвычайно привольно, как, впрочем, и во всей Элладе, ведь новорожденного Зевса, и это всем известно, охранял золотой пес! В Коринфе бить собак не дозволялось городскими законами – такой проступок приравнивался к серьезному преступлению. Порядок этот возник с тех самых пор, как пятьдесят хорошо обученных боевых псов молосской породы[84] (знатоки не сомневались, что их предков привез с собой из-под Трои Неоптолем, сын Ахилла, – тот самый Неоптолем, который затем под именем Пирра стал царствовать в Эпире, откуда псы и попали в Коринф) защитили город от вражеского нападения с моря. Тогда пали почти все собаки, кроме одной – по кличке Сотер. Пес получил в награду ошейник с надписью «Сотер – защитник и спаситель Коринфа», и даже поговаривали о том, чтобы воздвигнуть ему памятник. Молосские псы пользовались в Коринфе особенным уважением, однако любители охотиться в горах Акрокоринфа предпочитали лаконскую породу с их прекрасным чутьем и неутомимостью, ну а изысканные красавцы вроде Драконта Главка, которые много внимания уделяли внешности и одежде, которые держали дорогие упряжки и колесницы, – те щеголяли красотой своих анатолийских стигматов, прекрасно смотревшихся рядом с щеголеватым хозяином на прогулке или на колеснице. Народ же попроще держал рыжих и черных алопекисов – и не мог ими нахвалиться. Вот так же и Зенон вполне доверял проворству и хитрости Аристократа и не сомневался, что с его помощью ему удастся одной стрелой двух птиц убить: непременно разыскать этого красавчика, который окажется хорошим лекарством для души и тела господина, ну а Зенону поможет стать для него по-настоящему незаменимым, а значит, самым обласканным из слуг!

Коринф, асклепион

– Ты вот все время говоришь, что тебе сама Афродита заповедала явиться в Коринф. Но уж поверь – не для того же, чтобы ты сидела тут, в асклепионе, голову Мавсанию перевязывала да йё-йё[85] за ним выносила! – сердито сказала Дианта.

– Но ведь твои царапины уже зажили, – хихикнула Никарета, – и ты сама выносишь свой йё-йё. Значит, с тобой возиться нечего. Мне остается только Мавсаний! И вообще, ты вполне можешь возвращаться домой.

– Мои волосы растут слишком медленно! – проворчала Дианта. – Ах, если бы я только могла обратиться к Филодоре!

– А кто такая Филодора? – полюбопытствовала Никарета.