Святилище любви

Никарета, впрочем, ничего не слышала: она была совершенно ошеломлена величественным городом, который увидела впервые. Спокойно и уверенно она шла по улицам Коринфа, накинув на остриженные волосы легкое непрозрачное покрывало, которым снабдила ее Поликсена.

Коринф был, конечно, меньше Афин, однако не уступал ему в количестве храмов и прекрасных статуй, в величине домов, а такой системы каналов для водоснабжения, которая была устроена в Коринфе, не имелось и в Афинах!

В незапамятные времена у подножия Акрокоринфа соорудили обширные водосборники. Над водоносными слоями выдолбили огромные колодцы, которые пополнялись и снизу, из источников, и сверху, во время дождей. От водосборников отходил главный канал, а от него ответвлялись каналы поменьше. Оттуда набирали воду рабы-разносчики, состоящие при особой городской службе водоносов.

Конечно, существовали в городе и обычные колодцы, которые тоже копали близ водоносных слоев. Около них обычно стояли женщины с кувшинами, с любопытством озирая прохожих и вполголоса сплетничая: в Коринфе вообще не принято было говорить громко, это считалось дурным тоном, кричали только торговцы, нахваливая свой товар, оттого самым презрительным отзывом о человеке было: «Кричит, будто торговец!»

К мастеру Фокасу можно было пройти более коротким путем, но Чаритон нарочно направился в обход – лишь бы только избежать Кефисса, куда его ноги не несли.

Улицы разбегались в разные стороны: чистые, тщательно выметенные, сбрызнутые водой, чтобы поменьше поднималось пыли, – и все же она прозрачной золотистой пеленой висела над городом, смягчая и приглушая ослепительный солнечный свет, отчего все краски казались словно бы размытыми, но бело-розовый храм Афродиты, вздымающийся над этим пыльным облаком и царящий над городом, сверкал в лучах солнца ослепительно и даже бесстыдно, то заставляя смотревших на него смиренно замирать перед его красотой, то преисполняться вожделением, представляя себе, что творится во время храмовых празднеств на его многочисленных ступенях, когда тысячи тел стонут в оргаистических содроганиях, вкушая наслаждение, которое даровано людям щедрой Афродитой, покровительницей как великого Коринфа, так и покровительницей страстной любви… и, на самом-то деле, покровительницей всей жизни людей и даже мира животных, ибо и животным, и птицам, и даже змеям ведома жизнеутверждающая страсть.

Никарета смотрела на башни этого храма, неведомо когда и неведомо кем воздвигнутого… Древнейший критский Лабиринт был еще только замыслен Дедалом, когда неизвестные зодчие завершили сооружение коринфского храма Афродиты! Смотрела – и не могла отвести глаз от его ступеней…

– Вот здесь, – сказал Чаритон, – здесь вершится подлинное торжество плоти, когда все порны и гетеры, нагие, в роскошных украшениях, удовлетворяют всякого желающего. Все коринфские мужчины – от стариков до юношей! – собираются сюда во время храмовых праздников. Иные приходят в первый раз, иные – в последний, но никто не мешает им предаваться страсти с утра до вечера, на виду у всех, и ни слова осуждения не услышишь ни от кого, только блаженные стоны и крики поднимаются в воздух…

– Ты, конечно, тоже побывал среди этих блаженно стонущих мужчин? – спросила Никарета.

Чаритон насторожился. Ах, как хотелось услышать в ее голосе ревность, но – увы – в нем звучало всего лишь любопытство!

– А что за чаша там, наверху, на самой высокой башне? – спросила Никарета.

– Да я толком не знаю, – угрюмо пожал плечами Чаритон. – Все одни слухи! Говорят, когда этот храм сооружали – только не спрашивай кто, потому что никому это не известно, тут без помощи богов явно не обошлось! – ну, вот в этой чаше горел негасимый небесный свет, горел днем и ночью, и для путников это был как для кораблей – сигнальный огонь на морском берегу. Но потом что-то случилось в храме… об этом мало говорят, но будто бы кто-то из коринфян что-то украл – на счастье! – когда наше войско собиралось присоединиться к Агамемнону, одному из данайских вождей. С тех пор огонь погас, но это вызвало гнев Афродиты. Она и так-то, сама знаешь, поддерживала троянцев и своего любимчика Париса, а после этой кражи поклялась отомстить и коринфянам, и самому Агамемнону. Ну что ж… из коринфян почти никто из-под Трои так и не вернулся, а с Агамемноном расправилась его собственная жена, Клитемнестра… Кто же, кроме Афродиты, мог заронить в ее сердце такую страсть к этому Эгисфу, ради которого она и убила Агамемнона?! Так это было или нет, однако волшебный свет на башне храма погас и больше не горел.

– Жаль, – вздохнула Никарета. – Хотела бы я увидеть это!

Внезапно громкий звон и бряцание заставили ее повернуть голову. Толпа полунагих толстяков, увенчанных венками, гремящих кимвалами, дующих в свиринги и терзающих струны кифар спустилась по ступеням храма и двинулась в обход площади.

Их тяжелые женские груди тряслись, лица были густо накрашены, словно у гетер, идущих на вечернюю прогулку, волосы завиты и уложены в пышные прически, однако это были не женщины – толстяки с гордостью показывали всем свои члены!