Вначале у нас в Париже не было своего храма (Русской Православной Церкви Заграницей), и мы нанимали лютеранский храм; хора у нас тоже не было, поэтому мы собирали певчих со всех храмов; конечно, и я включалась в этот сборный хор. Раз, не помню, было ли это перед «Херувимской» или перед Евхаристией, но хору не было что петь, и получилась большая пауза. В хоре начали меня расспрашивать про владыку. Я начала рассказывать то, что я слышала про него... И вдруг у меня появилось чувство: я должна молчать! Как-никак идет литургия и как будто владыке наши разговоры не нравятся. Мне стало неловко; но хористы были под таким впечатлением от моего рассказа, что начали настаивать, чтобы я продолжала. Я подумала, что мое чувство могло быть лишь плодом моего воображения, и продолжала рассказывать. Но тут я почувствовала, что владыка мне, на этот раз резко, приказывает замолчать; я остановилась, а все просят продолжать, и я говорю: «Не могу!» Они спрашивают почему, а я отвечаю, что владыка этого не хочет, не позволяет! Вот второй пример прозорливости владыки. Слышать то, что мы говорили, он, конечно, никак не мог.
Я несколько раз ходила навещать владыку. Жил он в Кадетском корпусе под Парижем, в Версале. У него была маленькая келья на верхнем этаже дома. В келье был стол, его кресло и несколько стульев вокруг стола (возможно, был еще один маленький стол и комод); в углу иконы и аналой с книгами (точной обстановки не помню – тогда этим не была заинтересована). Кровати в келье не было; владыка никогда не ложился спать. Иногда, когда мы с ним разговаривали, он, сидя в кресле, начинал дремать. Тогда я останавливалась, но он сразу говорил: «Продолжайте, продолжайте, я слушаю». И действительно, владыка отвечал на все мои вопросы. Всю ночь владыка молился, опираясь на высокую палку с перекладиной наверху. Иногда он молился на коленях; вероятно, когда клал поклоны, то немного засыпал в таком положении на полу. Вот как он себя изнурял!
Когда он не служил и был дома, он всегда старался ходить босиком (для умерщвления плоти), даже в сильные морозы он это делал. Бывало, идет босиком в мороз, по каменистой дороге, из корпуса до храма, который находился у ворот, а корпус стоял внутри парка, на горке. Однажды он повредил себе ногу; доктора не могли ее залечить, и была опасность заражения крови. Владыку пришлось положить в госпиталь, но он не хотел ложиться в кровать. Так как в госпитале это было невозможно, владыка в конце концов покорился. Но всё же подложил под себя сапог, чтобы было неудобно лежать. Сестры госпиталя, француженки, говорили: «Вы к нам привезли святого!» К нему каждое утро приезжал священник, служил литургию, и владыка причащался.
В Леснинском монастыре жил один молодой человек во флигеле около монастырской ограды. Он был вывезен владыкой (думаю, из Китая). Он был весь скрюченный, ходил сильно хромая. Руки у него были скрючены, и он плохо говорил. Вид у него был ненормального, но был он в здравом уме. Он всё время улыбался, и его все любили. Однажды я узнаю, что он в госпитале и очень сильно болен (кажется, у него определили менингит). Потом я узнала, что владыке сказали, что он безнадежен и вряд ли доживет до следующего дня. Владыка моментально к нему поехал, долго молился над ним, и на следующий день его выпустили из госпиталя здоровым! Дальнейшая его судьба мне не известна.
Когда владыка прибыл к нам, у нас в Париже в это время было очень трудное положение с помещениями. И пришлось, чтобы создать церковь, нанять два гаража (их было много в одном найденном дворе) и соорудить в них церковку. Через несколько лет владыке удалось найти дом и построить в нем домашнюю церковь. Сейчас в ней находится точная копия чудотворной иконы Божией Матери Курско-Коренной с частицей от чудотворной иконы. Я лично очень любила эту церковь в гараже. В ней хотя и было очень убого и была она маленькая, но было в ней очень молитвенное настроение. Наш дорогой владыка очень часто приезжал и у нас служил. С ним было так легко молиться! Он заражал людей своей молитвой. Я часто у него исповедовалась. Он умел исповедовать так, что вы, сами того не замечая, вспоминали свои грехи и уходили спокойным и радостным, что смогли от души покаяться. Мне, грешной, Господь позволил много потрудиться в этой церкви. Слава Богу за всё! А на Пасху (хотя владыка ничего не ел во всю Страстную седмицу) он был бодрее всех, радостный, светлый, так что все молящиеся невольно торжествовали вместе с ним.
Одна дама (не нашей, зарубежной, юрисдикции) сказала своей подруге, что хочет пойти в храм, где служит владыка Иоанн. Ее подруга не хотела идти: он (владыка), мол, не ее юрисдикции. Но потом согласилась пойти и даже приложиться к кресту, но руку у владыки, сказала, не поцелует. Обе дамы были в храме, и в конце службы обе подошли ко кресту. Та, которая вначале противилась, «растаяла» под впечатлением службы и подошла ко кресту с мыслью всё-таки поцеловать руку у владыки. Владыка дал ей приложиться и сразу после резко отдернул руку. Она так и ахнула! Как владыка мог знать?!